Рейнджер

Ну и, во-вторых, не стоит забывать про такой мощный фактор, как магия в целом и ее боевая разновидность в частности. Таким образом, основные задачи по уничтожению врагов на расстоянии брали на себя представители Гильдии, а стрелковые полусотни решали вспомогательные и второстепенные по меркам сражения задачи в интересах своего подразделения. Ни о каком взаимодействии с другими родами войск, централизованном управлении огнем (пардон — стрельбой), о распределении целей, о нормальном стрелковом прикрытии и сопровождении своих войск и речи не шло. В том числе из-за того, что командирам «рук» и выше хватало других, более важных, забот, а лучными полусотнями редко когда командовал офицер, пусть и минимального звания. И то правда — ни славы, ни весомой доли в добыче, зато хорошие шансы быть вырубленным на корню при прорыве противника, особенно — кавалеристов. Поскольку ни серьезного доспеха, ни оружия для ближнего боя, за исключением кинжалов или в лучшем случае коротких мечей, ни щитов. И вышестоящие командиры в первую очередь прилагают усилия к спасению «более серьезных» бойцов.

Кстати, о подразделениях. Как я и предполагал, название «сотня» носило довольно условный характер, количество народу в ней могло варьироваться в достаточно широких пределах. Три сотни пехотинцев — «кость», по факту, как уже говорилось, двести пятьдесят — триста человек. Это как правило, а так, в зависимости от привходящих обстоятельств (в том числе от того, какая это пехота), могло быть от ста восьмидесяти до четырехсот бойцов (лучники не в счет). Четыре кости — рука. Почему не пять, по числу пальцев? А чтоб было двенадцать сотен в руке всего-то. Четыре руки — полк. Это получается штатно четыре тысячи восемьсот человек? Что ж, практически вдвое больше, чем обычный пехотный полк времен Великой Отечественной. Три полка — легион, четырнадцать тысяч восемьсот пехотинцев. Добавляем две тысячи четыреста лучников в костях, личную сотню охраны командира легиона (до двухсот человек и больше), личные сотни полковников, конную разведку, расчеты метательных машин, магов со свитой — получаем по усредненным штатам около девятнадцати тысяч бойцов и приравненных к ним лиц, то бишь — комбатантов. Добавляем штатный обоз — получаем двадцать пять — тридцать тысяч человек. Добавляем обоз сверхштатный — всякого рода вольных торговцев, скупщиков трофеев, передвижные бордели, семьи легионеров, всякого рода гадальщиков, предсказателей, авантюристов, наемников… Получаем толпу, способную достигать и сорока тысяч человек, и больше.

М-да, что-то я увлекся. Так вот, при осаде крепостей лучников продолжают рассматривать как нечто среднее между «помощниками помощников» и обузой. При этом в попавшемся мне наставлении командирам пехотных подразделений указывалось на необходимость пресекать попытки лучников ввязываться в перестрелку со своими коллегами по ту сторону стен. Как было сказано, «следует направлять их активность на цели, представляющие собой реальную боевую силу и опасность для укрепления». Потери же самих стрелков списывались на «военную неизбежность».

По контрасту с Орденом это воспринималось даже более дико, чем в сравнении с современными вооруженными силами на Земле. Поскольку основой Ордена были именно Стражи, мои коллеги, ориентированные на дистанционный бой. Конечно, тут причина и следствие отчасти менялись местами — Орден изначально строился вокруг Стражей, да и специфичность решаемых задач не могла не сказаться. Интересно, удастся ли протолкнуть идею некоторой реорганизации, с учетом условий грядущих боев? Есть несколько интересных мыслей на стыке опыта Спутника и кое-каких идей земного происхождения. Но их я додумаю утром, на свежую голову.

…Первое утро настоящей службы. По дороге к учебному стрельбищу я крутил так и этак мысль о реорганизации стрелковых подразделений Резани. Точнее, о том, как убедить начальство пойти на это. Было бы у меня в запасе хоть полгода, можно бы поднатаскать пару десятков ребят с наилучшими способностями и устроить классическую армейскую показуху. Не в смысле покраски газонов, а — показательные учения. Но времени у меня в разы меньше. Казалось бы — откуда такое рвение в навязанном мне деле, о котором сутки назад и думать не думал, а предложили бы — отказался? А все дело в моей лени.

И незачем удивляться. Меня довольно сложно заставить делать что-то, чего я не хочу. Но если уж я вынужден взяться за навязанную мне работу, то стараюсь сделать ее так, чтоб не пришлось переделывать. Правда, возникает другая сложность — в следующий раз норовят обратиться опять же ко мне, но тут уже надо суметь вывернуться.