Реинкарнация

Декабрь сменился январем. До королевы доходили слухи об опале герцога Норфолка и ее тетки, которой только чудом удалось избежать заточения. Знала она и о страшном конце Френсиса Дерехема: король приговорил его к самой ужасной казни, какая только существовала в королевстве. Монашки и послушницы в ужасе пересказывали друг другу жуткие подробности этой сцены, положившей конец существованию личного секретаря королевы. Их удивило, с каким равнодушием приняла Катерина новость о смерти человека, который в замке герцогини Норфолк считался ее мужем, а потом стал самым близким другом королевы. Но вот когда ей сообщили о смерти Томаса Калпепера, Кэтрин разразилась такими бурными рыданиями и впала в столь длительную истерику, что аббатиса Сесиль всерьез стала опасаться за ее здоровье.

– Это я его погубила, только я во всем виновата. Господи, прости мне мой грех! Боже, прошу тебя, сжалься! Я не хотела этого. Мои руки навсегда останутся в крови!.. Да-да, посмотрите! Они все в крови!.. Он не должен был умереть… Ха-ха-ха… Это была только игра… да-да, только игра. Было так весело… Ха-ха-ха!

Истерика Катерины не прекращалась: она хохотала, как умалишенная, никого не узнавала и ни на что не реагировала. Когда же настоятельница приказала отвести королеву в ее келью, Катерина вдруг стала серьезной и крайней подозрительной. Она смотрела на монахинь так, как смотрит волк на охотников, сумевших загнать его в угол.

– Вы хотите меня убить! Я это знаю. Вы демоны!.. Прочь, сатана!.. Не подходите ко мне!.. Нет, не смейте меня трогать!.. Уберите руки!.. Прочь! Я не буду это пить! Не хочу…

Настоятельница насильно влила ей в рот настойку из трав для успокоения нервов. Связав разбушевавшуюся королеву, ее отнесли в отведенную ей келью и оставили там до утра, искренне надеясь, что снадобье поможет королеве прийти в себя.

Так и произошло: проснувшись наутро, Катерина ничего не помнила и была крайне удивлена, обнаружив на себе путы.

– Вы что, с ума сошли? – напустилась она на служанок. – Кто вам позволил связать меня? Когда Генрих узнает об этом, он велит отрубить вам головы! Немедленно позвать ко мне настоятельницу!

Пришедшая на ее зов в сопровождении монахини аббатиса в нескольких словах обрисовала вчерашние обстоятельства, сообщив, что связали Катерину из-за того, что боялись непредсказуемых поступков или непоправимого шага с ее стороны.

– Хорошо, вы можете идти, – снисходительным тоном приказала королева.

– Если вам что-то понадобится, мы сделаем все необходимое, – спокойно ответила настоятельница и покинула келью.

– Скорее бы ее уже забрали отсюда, – вполголоса проговорила аббатиса, когда за ней закрылась дверь. – Сколько беспокойства она приносит аббатству, храни Господь ее беспутную душу!

– Архиепископ Кранмер на днях говорил, что королеву вскоре переведут в другое место. Возможно, вернут во дворец, – поделилась монахиня услышанной новостью.

– Как? Неужели король простит ее? Вот, поистине, Господи, ты не ведаешь, что творится на грешной земле. Как такое возможно? Спаси, Господи, нашего короля от подобных решений.

– Аминь…

Но опасения, испытываемые настоятельницей аббатства, не имели оснований. Король и не думал прощать королеву, подтвердив твердость своего решения принятием закона – «Act of Attainder», – утвержденного Парламентом 21 января 1542 года. Согласно данному закону, любая женщина, вышедшая замуж за короля, считалась виновной в государственной измене и приговаривалась к смерти, если не сообщала ему о своем непристойном поведении до свадьбы. Что касается супружеской неверности королевы, то в этом случае всех сообщников (как, разумеется, и участников) ждало самое суровое наказание.

Тем же вечером в аббатство прибыли два человека, сопровождавших наглухо закрытую карету. Остановившись у ворот, один из них что-то шепнул охраннику, стоявшему на посту, и тот молниеносно принялся открывать их.

– Доложите аббатисе Сесиль, что прибыли герцог Саффолк и граф Стаффорд с приказом от Его Величества! – сухо произнес Чарльз, обращаясь к одной из увиденных монахинь.

– Слушаюсь, – низко опустив голову, прошептала та и побежала звать настоятельницу.

– Не понимаю, – пожал плечами Джеймс, глядя вслед убегавшей девушке, – и как их заносит в монастырь? Посмотри, какое смазливое личико. Чудо, а не девка! Так бы и прижал ее к себе!

– Не богохульствуй, Джеймс, – тихо засмеялся Чарльз, зная любвеобильный характер своего друга. – Не забывай, ты находишься в святом месте!

– Да знаю, знаю… Так я ничего и не делаю, – развел тот руками. – Даже дал этой мышке спокойно ускользнуть из моих цепких лап. А вообще, я не понимаю, почему мы поехали за королевой в столь поздний час? Это что, не могло подождать до утра?

– Так велел Генрих, и не нам обсуждать его решения, – только и ответил Чарльз, покосившись на графа, который от нечего делать ходил из угла в угол.

– Что верно, то верно, – согласился Джеймс. – Послушай, а это правда, что Генрих сделал еще раз предложение принцессе Анне, или это только слухи?