Реинкарнация. Хроника – сага – человеческая трагикомедия

Однако, гуляя по осенней Москве и проходя на Красную площадь мимо Государственного Исторического Музея г. Москвы, я случайно увидел, что в этом музее организована выставка, посвященная юбилейному событию: 4 октября 2019 г. исполнилось 250 лет со дня рождения графа Алексея Андреевича Аракчеева. Я с интересом посетил выставку. И пришла мысль написать задуманную книгу уже в несколько ином ключе. Надо сказать, при этом, что чуть ранее я написал и издал другую книгу «Новый Органон – 2», где в русле одного из основных направлений моего творчества, а именно «Философских диалогов», я приобщил к обсуждению главных, по моему мнению, вопросов бытия, знаменитого английского философа и государственного деятеля Фрэнсиса Бэкона. В частности, речь шла о малоисследованном в нашей стране его произведении «Новый Органон», публикации которого также исполнилось как раз 400 лет. Изучив по – внимательней его биографию, я обнаружил, что у нас имеются интересные совпадения: день и месяц рождения, трепетная любовь к философии, иные важные характеристики, – и явилась мне смелая (или безумная) мысль о возможной реинкарнации или метемпсихозе. Более того, показалось возможным включить в эту схему и возможного знаменитого предка. И вот что из этого вышло.

Глава 1. Мой герой

Начать я решил все-таки с Аракчеева. Это МОЙ ГЕРОЙ.

* * *

Итак: 4 октября 2019 г. исполнилось 250 лет графу Алексею Андреевичу Аракчееву. Жизнь и деятельность его достаточно хорошо изучена. Помимо воспоминаний очевидцев разного рода, Википедий в интернете, имеются и большие книги с подробным анализом, – в том числе и сравнительно недавнего времени: В. А. Томсинов «Временщик. Исторический портрет А. А. Аракчеева». Серия: «Великие русские люди» (М.: Зерцало – М, 2013); Майкл Дженкинс «Аракчеев. Реформатор – реакционер», пер. с англ. М. 2004. (Также А. А. Аракчееву посвящены обширные фрагменты в фундаментальных трудах ведущих исследователей александровской эпохи (М. И. Богданович, Н. Ф. Дубровин, Н. К. Шильдер, Великий князь Николай Михайлович, А. В. Предтеченский, С. Б. Окунь), ряд специальных публикаций (Н. К. Отто, Н. Г. Богословский, В. Е. Якушкин, А. А. Кизеветтер, К. М. Ячменихин, В. А. Федоров и др.). Возникает вопрос, зачем же еще одна книга? Отвечаю: помимо родственных амбиций – моя профессиональная специфика – философский аспект. (Философское осмысление жизни и деятельности достаточно значимого для истории России персонажа, а также его английского предшественника, в русле развиваемой мною философии всеединства, философии всеобщего синтеза).

* * *

«Его судьба удивительна, а личность необыкновенна. Не в том смысле не обыкновенна, что превосходна по своим качествам, – светла, чиста, безгрешна, а в самом буквальном смысле – не похожа ни на какую другую. Историки придумали термин «аракчеевщина» для обличения возникающих в обществе в результате насилия со стороны носителей государственной власти бесчеловечных порядков, но с настоящим Аракчеевым это слово никак не согласуется. Его государственная деятельность не типична для России, а характер личности как государственного деятеля – неповторим», пишет сегодня профессор В. А. Томсинов⁶. А ранее это подчеркивает Вяземский П. А.: «Он был человек, выходящий из ряда обыкновенных людей. Он пробил себе дорогу сам собою. Но он и не пробивал ее, а просто шел и нечаянно дошел до высоты, на которой мы видели его. Он был бескорыстен, по крайней мере, относительно и сравнительно. Обеспеченный, и щедро обеспеченный, милостью императора Павла, он мог бы желать разбогатеть еще более. Случаи к тому были ему сподручны. Но он остался при том, что имел… Не чужды были ему гордость и надменность, но и их выказывал он не подобно другим. Пошлого чванства в нем не было. Он не хотел ослеплять город и толпу роскошью и пышностью. Он мог желать сравниться с Потемкиным в объеме власти; но по догадливости своей и благоразумию расчел, что Таврическая постановка и обстановка были уже не в духе времени. Он, в будничной силе своей, не гонялся за праздничными принадлежностями исключительного положения своего. Род жизни его был более домоседный; привычки мало изменялись и сохранили во многом первоначальную простоту темных и трудовых годов его. В блестящих собраниях двора какая-то суровость военного схимника отличала его от среды других сановников и вельмож». Вяземский П. А. По поводу записок графа Зенфта // Русский архив. 1876. Кн. 1. Вып. 4.