– А сейчас расскажите мне, просто Юрий, что произошло с моим добрым другом Платоном, ведь, как вы прекрасно понимаете, Платон мне друг, но истина дороже, – Белкин говорил теперь холодным отстраненным тоном, теплые нотки, услышанные Алехиным в его голосе во время презентации «Рислинга», напрочь исчезли. – Я знаю, что он… его больше нет с нами. Мои люди обнаружили среди пепелища его останки. И не только его.
Выпив залпом и второй бокал, Алехин вкратце изложил, что произошло, пользуясь казенным языком полицейского отчета, в бюрократическую размеренность которого Липа время от времени вставляла гневные инвективы, не вполне цензурно оценивающие роль чеченских добровольцев в вооруженном противостоянии на Донбассе.
– Собственно, я так и думал, – бесстрастно качая головой, продолжил Белкин, когда Алехин закончил рассказ, а Липа немного успокоилась. – Друзья мои, я понимаю. Вы взволнованы, и разделяю ваш праведный гнев. Но давайте сразу договоримся о терминах: никаких чеченцев там не было. А были вооруженные до зубов украинские спецназовцы, проникшие на нашу территорию в целях диверсии. Причем захватчики многократно превосходили в живой силе и технике группу наших добровольцев, положивших свои жизни, но не пустивших бандеровцев в город. Как в песне поется, любимый город может спать спокойно. Писатель Захаров оказался, как всегда, на переднем крае битвы добра со злом и погиб, как герой. Прошу понять меня правильно, – Белкин посмотрел прямо в глаза Алехину. – С телевизионщиками, свидетелями перестрелки, я уже успел договориться. По политическим мотивам мы не можем иначе. Кремль объявил трехдневный траур. Захаров, как новомученик русского мира, будет захоронен в Кремлевской стене. Он убит укрофашистами. Это – решение президента, и обсуждению не подлежит. Мы же не врем, что он закрыл своим телом вражеский дот или, там, пошел на воздушный таран. Правда сильнее лжи. Тема закрыта.
Липа пожала плечами, Алехин молча кивнул. Меньше всего их обоих волновала трагическая судьба писателя.
– Липочка, дорогая, – обратился Белкин к девушке, – я отдаю себе отчет, в каком ты сейчас состоянии после всего пережитого. Поэтому, думаю, тебе следует пойти к себе, успокоиться, принять душ, позвонить маме, возможно, съездить к врачу. Я понимаю, твой «Лексус» приказал долго жить. Возьми пока мой «Тигр», если надо, а завтра что-нибудь подыщем.
Липа улыбнулась Алехину, поцеловала Белкина в обе щеки и, покачивая бедрами, как модель на подиуме, вышла из зала.
– Как вы поняли, Юрий, я не привозил Лиличку из Москвы, хотя и собираюсь ее туда с собой забрать после окончательной победы русского оружия, – сказал Белкин, когда Савелий закрыл за Липой дверь. – Простите, если это прозвучит несколько цинично, но девушка, по существу, мой военный трофей. Впрочем, как и весь этот замок. Все, что вы видите вокруг, включая Лилию и Савелия, досталось мне на ответственное хранение от местного олигарха Каметова. Полагаю, вы знаете, о ком речь.
Алехин неопределенно пожал плечами, что могло быть в равной мере истолковано как «да», «нет» и «мне плевать», и Белкин продолжил свой рассказ:
– После того как мне удалось взять небольшой городок Слонявск с мизерной группой из двенадцати спецназовцев, которые обратили в бегство триста украинских спартанцев, ваш покорный слуга, которого покойный писатель Захаров окрестил в одном из своих военных очерков Наполеоном Новороссии, отправился в поход на Донецк. В пути в мой маленький отряд влились сотни добровольцев, многие из которых на свой страх и риск с оружием в руках пересекли государственную границу, чтобы встать в ряды народного восстания. По мере продвижения к Донецку мы практически без боя захватили десятки танков, бронемашин, установок «Град» и другой техники, брошенной врагом во время панического бегства.
Заметив, что бутылка «Рислинга» опустела, Белкин поднялся, принес вторую и вновь наполнил бокалы.
– Развивая метафору, Захаров сравнил наш победный марш с наполеоновским «полетом орла», – Белкин заглянул в глаза Алехину, не увидел в них понимания и объяснил: – Он имел в виду знаменитый поход возвратившегося с Эльбы Наполеона из Канн на Гренобль в одна тысяча восемьсот пятнадцатом году. Свергнутый с трона император начал его с горсткой преданных ему гвардейцев, а закончил с целой армией, которая перешла на его сторону.
Белкин пододвинул чашу с фруктами ближе к Алехину и жестом пригласил его вновь поднять бокалы.