Второй муж был справным. Особо не прикладывался. Разве что по праздникам. Поправки ради. Работал мастером на ТЗШК – Торезском заводе шахтовой крепи. В конце 70-х поехал на шахту Розы Люксембург – эту самую крепь, ими поставленную, проверять, но попал под обвал. Достали через два месяца. В закрытом гробу останки хоронила. Без единой слезинки. Выплатили компенсацию – целых сто двадцать рублей. Из конторы в магазин зашла – купить на поминки что: селедочки там, беленького, помадки цветной, – и украли у нее кошелек со всеми деньгами.
Потом сократили ее на производстве под пенсионный возраст, и просиживала она день-деньской с тех самых пор, после всей этой кривой жизни, с прямой, как палка, спиной на завалинке. Словно изваяние. То деревянное, то глиняное, то каменное. По погоде. А погода в это военное лето была сухая и удушливая.
Вот так и сидела она и в этот день в ожидании чего-то. Не то дождя, не то второго пришествия. И одно из них случилось. За околицей в поле что-то ухнуло, словно гром, и следом на окраину Вершков, на дорогу, поле и лес посыпался тяжкий град из человеческих тел, рук, ног, голов, чемоданов, кресел и железок, что падали прямо с неба в облаке огня и дыма.
– Свят, свят, свят, – поднялась она, с трудом оторвав одеревеневшие мослы от лавочки, перекрестилась три раза, повернулась и с такой же прямой спиной вошла обратно в дом.
Дома умылась под висящим на стенке цинковым умывальником, вымыла ноги, переоделась в белую полотняную ночную рубаху до пят, взяла с телевизора потрепанный томик с заложенной очками страницей, зажала ее заскорузлым, скрюченным пальцем, надела очки, легла на кровать, прямо на одеяло в блеклых цветных заплатах, поморгав, привыкла к полумраку, вою сирены и крикам на улице и начала читать: «Пятый Ангел вострубил, и я увидел звезду, падшую с неба на землю, и дан был ей ключ от кладязя бездны. Она отворила кладязь бездны, и вышел дым из кладязя, как дым из большой печи; и помрачилось солнце и воздух от дыма из кладязя. И из дыма вышла саранча на землю, и дана была ей власть, какую имеют земные скорпионы...»
Ополченцы, отряд человек в двадцать, на джипе и грузовике, прибыли в Вершки через полчаса.
– Дедер, это я, Копатель! – тонким, высоким, почти женским голосом кричал в трубку Алексей Чепурных, аспирант кафедры археологии и краеведения исторического факультета Томского государственного университета, доброволец, романтик русского мира и по совместительству командир роты Отдельного батальона особого назначения ДНР. – Вы не представляете, что здесь происходит! Полная вакханалия!
– Что там, б...дь, такого происходит? – Дедер, начальник гарнизона Тореза, местный житель, был человеком, к экзальтации не склонным. До того как стать главным командиром ополченцев в Торезе, он служил заместителем начальника охраны исправительной колонии №97 в Макеевке. – Ты, б...дь, можешь на человеческой мове изобразить? Або тебе перекладача трэба?
– Дедер, здесь… – Копатель запнулся, снял пилотку фасона Второй мировой войны, вытер ею красное тонкое безусое лицо с большим нарывающим прыщом на подбородке и, замешкавшись с подбором слов, прокричал: – Адский ад! Грабеж и мародерство!
Он хотел было добавить междометие «б...дь» и даже задержал для этого дыхание, но у него в который раз не получилось. Алешенька, как к нему с нежностью обращались все дамы на кафедре (а он там был единственным мужчиной), матом ругаться не умел и до своего прибытия на Донбасский фронт делать этого не пробовал. Археолог с позывным «Копатель» принадлежал к вымирающему виду восточносибирской интеллигенции, унаследовавшей свои традиции от ссыльных декабристов, и резонно считал, что в его словаре достаточно языковых средств для выражения мыслей без использования слов-паразитов.
– Ты мне вот чего скажи, – перебила его трубка. – Это борт ВСУ?
– Я не знаю ничего ни про какой борт, но здесь десятки, если не сотни мертвых везде и повсюду, – ответил Копатель. – По моему убеждению, здесь разбился пассажирский самолет. Вы меня понимаете, Дедер?
Дедер молчал. Никто не знал, как на самом деле зовут Дедера. Дедер и Дедер. То ли имя, то ли фамилия, то ли позывной. В личном общении подчиненные обращались к нему «товарищ Дедер». По рации и телефону – просто Дедер, как к позывному.