Поход до Туры представлялся заманчивым, не только как попытка освоения нового участка реки; нет, его значение было гораздо шире и важнее. Расчеты были просты. Если мы выгрузим товары в Кочумдеке, их будут перегружать на мелкие суда и таскать вверх по реке маленькими порциями. Перевозки растянутся до глубокой осени и обойдутся очень дорого. Другое дело, если нам удастся привести караван в Туру. Никаких перегрузок! Никакого завоза грузчиков! Никакой задержки в доставке товаров! Никакой… Да мало ли прочих выгод и преимуществ сулил сквозной рейс до Туры.
Настроение у всех было необыкновенно приподнятое. Приближался день выборов в Верховный Совет нашей Республики. Радио приносило вести о делах стахановцев, идущих навстречу дню выборов с замечательными показателями, с новыми рекордами радостного труда. И вот постепенно родилась и созрела в команде мысль: во что бы то ни стало пройти в Туру, пройти быстро, без единой задержки и заминки, сделать этот рейс стахановским рейсом имени выборов Верховного Совета РСФСР. Как-то сам собой возник летучий митинг. Идею похода в Туру одобрили все единодушно. Лоцман брался провести караван. Но… тут возникло неожиданное и очень существенное препятствие.
— А нефти у нас хватит? — спросил кто-то.
Вопрос был подобен ушату ледяной воды, опрокинутому на горячие головы. Действительно, как мы об этом не подумали! Ведь топливо было запасено из расчета, что рейс не затянется. Все выжидательно посмотрели на механика.
— Нефти почти что нет, — сказал механик и обвел взглядом сразу вытянувшиеся лица, — но если хорошенько пошарить, то кое-что можно наскрести. Я, конечно, не ручаюсь за точность цифры, но тонн 20 у нас, кажется, есть.
Все повеселели. Раз механик говорит, что есть 20 тонн нефти, значит на 30 тонн можно смело рассчитывать. Наш механик принадлежал к числу запасливых людей, склонных к преуменьшению возможностей и преувеличению трудностей.
Быстро произвели подсчеты. Итоги получились не очень-то утешительные. Если запасливый механик даже и наскребет 30 тонн, их хватит еле-еле.
— Давайте будем обходиться пока без освещения. Пускай вместо динамо луна поработает, благо ночей почти нет, — предложил наметчик Соловьев. — И насколько я понимаю, на этом деле сэкономим самое малое тонну, а то и больше.
— Правильно. В темноте, да не в обиде!
Выступил радист Костя. Он был главным виновником частого запуска дополнительного мотора, а следовательно и солидным потребителем нефти.
— Я не буду много распространяться. Конечно, радиосвязь нам очень нужна. Но если очень нужно ее сократить, то это можно сделать. Я кончил, товарищи.
На следующий день мы выступили в рейс.
Странное дело! Чем выше поднимался караван вверх, тем спокойнее становилась Нижняя Тунгуска, тем приветливее выглядели ее берега. Куда-то исчезли коварные пороги, опечки, косы и прочие "накладные расходы на путешествие по таежной реке. Казалось просто невероятным, чтобы пароходы, пробравшиеся до Кочумдека с великими трудностями через очень беспокойное и неудобное плесо, поворачивали от этой фактории обратно вместо того, чтобы уверенно продолжать путь. Я поделился этими соображениями с лоцманом. Он рассмеялся.
— Э, ларчик тут просто открывается. Ты не забывай, что мы идем по очень большой воде. Сейчас, в аккурат, самое половодье. А вот попробуй-ка здесь пройти с нашей посудиной глубокой осенью — хлебнешь горя через край. Тут тебе река сразу покажет зубы. А они у нее острые: чуть зазевался, и борт распорот. А о затонах да доках для ремонта в этих местах я что-то не слыхивал…
За первые сутки похода мы прошли полтораста километров. Как будто и к югу мы движемся совсем понемногу, а пейзаж меняется с каждым часом. Солнце светит необыкновенно ярко, как будто торопясь щедро расплатиться с землей, истосковавшейся по теплу за долгую зиму и позднюю весну. С гор бегут уже не ручьи, а целые потоки. Все чаще попадаются полянки, радующие глаз хорошей, совсем южной зеленью. Некоторые ребята из команды, неумеренно обрадовавшиеся солнцу, ходят с докрасна сожженными шеями. На собственной коже они познали, что солнце, воздух и вода — наши лучшие друзья лишь в том случае, если мы ими не злоупотребляем.
Меж тем на теплоходе началась генеральная чистка и уборка. Вахтенные надраивают медные части до такой степени, что они как бы сами начинают излучать свет и блеск. Палуба тщательно вымыта и проолифена. Боцман наладил себе "люльку" и, беспечно раскачиваясь над водой, очищает корпус судна от пыли, грязи, накипи и других нежелательных напластований, образовавшихся за плаванье. Запах олифы и скипидара носится всюду. Закроешь глаза — и кажется, что находимся в доме, где только что закончен ремонт и на полах еще густеет тонкий слой охры.
— Наддай, наддай ребята жару, — орет боцман своим помощникам. — Отрегулируем нашего красавца так, чтобы в Туре ахнули — вот, мол, судно пришло, видать только сработано. Не жалей воды и швабры! Посуда чистоту любит!
Соловьев, закусив кончик языка и смешно оттопырив веснущатые щеки, выводит на куске кумача: