Рейс в одну сторону (СИ)

  - Итак, - продолжил он, - еще я хочу, - он подчеркнул это слово "хочу", которое, в любом случае, было мягче чем "требую, но всё же дававшее понять, что перед какой-то раздатчицей, этой любительницей макулатуры в мягкой обложке, сидит хозяин своих желаний, повелитель своего тела, который берет всё, что оно хочет, и...

  - Да, и еще мне нужен большой, да нет, просто, огромный стакан сметаны, и огурцы. Три штуки. Свежих. Резать их не надо - так съем.

  Он выдохнул, и этот не совсем спокойный выдох она заметила, усмехнувшись последней части заказа.

  - А что такого я сказал? - в удивлении поднял бровь Трясогузов.

  Она бросила на него короткий ехидный взгляд.

  - От огурцов и сметаны может быть понос, товарищ, - последнее слово она произнесла, делая особый упор на шипящих, давая толстяку понять, что она змея, а не женщина, и что его дальнейшие подколки или что-нибудь в этом роде, могут ему вернуться в виде ее змеиного яда.

  Он сделал вид, что не услышал этого замечания и вновь повторил:

  - Сметану, в большом стакане, нет, в огромном стаканище, и три огурца.

  С этими словами он отвернулся, дав понять, что дискуссия окончена. И только сейчас он возблагодарил Бога за то, что в эту минуту в столовой не было ни одного человека, кроме, конечно него и этой энциклопедистки-макулатурщицы. Он вдруг представил себе, как люди, только что услышавшие его требования, потом обсуждали бы его хамское поведение, и как ему потом было бы противно сюда ездить и голодать из-за этого несколько дней, пока собственный организм не заставил бы его крутить колеса в направлении столовой.

  Он закрыл глаза и ощутил, какими горячими, от стыда, стали его веки. Он посидел так несколько минут, пока раздатчица не окликнула его, сказав, что всё готово. Он повернул свое кресло, и, взяв поднос, нагрузил его тарелками и стаканами. Про себя толстяк отметил, что раздатчица, без напоминания, поставила ему стакан с компотом, в котором плавали не мятые, а целые абрикосы, или еще какие-то, неизвестные ему ягоды. Он выдавил из себя сухое "спасибо" и поехал к столу, который располагался под интерактивным окном.

  Трясогузов посмотрел на экран: одиноко стоявшая гора была покрыта белой пеленой - снаружи шел дождь, которого Альфред не видел уже несколько месяцев, и это только по камерам. В живую он не наслаждался дождем несколько лет, о чем уже и вспоминать перестал. А тут вдруг такой сюрприз - дождь на острове, да еще такой сильный, словно в океане разыгралась буря, и ее остатки долетели сюда, омыв гору пресной водой. Трясогузов вздохнул и принялся за свой обильный "скромный" ужин.

  Как только он приступил к сметане и огурцам, вспомнив усмешку раздатчицы, в столовую вошел Полозов. Толстяк невольно оглянулся на скрип дверей и увидел психолога, улыбавшегося раздатчице во всю ширь своих тридцати двух зубов. "Принес же черт", - подумал Трясогузов. - Ты еще ручку ей поцелуй. Хоть бы он не подходил ко мне сегодня!",- взмолился Трясогузов, глядя на гору, которая стала светлеть: дождь заканчивался. Но его ждало жестокое разочарование: психолог подошел к столу и, имея наглость, спросил:

  - У вас не занято?

  Трясогузов не хотел сдерживаться и, в свойственном ему духе, ответил:

  - Посмотрите внимательно еще раз: разве вы не видите десятерых человек, сидящих рядом со мной?

  Полозов терпеливо улыбнулся.

  - Вижу, вы пошли на поправку: чувство юмора - есть верный признак того, что человек пока еще в своем уме, и это, несомненно, радует.

  "Ах ты, сволочь, - подумал Трясогузов, не глядя на психолога, - еще намекаешь мне тут, крыса!"

  - Понимаю ваше негодование, товарищ, но вы, действительно, теперь полностью здоровы, только пока еще не знаете об этом.

  Трясогузов тяжело вздохнул, как от надоевшего фильма, от которого просто так не отделаешься: зал в кинотеатре переполнен, а ты сидишь в самом центре, и чтоб оттуда выбраться, придется преодолеть пару десятков чужих коленей, упёршихся в спинки передних кресел.

  - Как я должен расценивать ваши слова? - спросил толстяк, совсем не желавший ни о чем его спрашивать, но какая-то неведомая сила вырвала из его уст этот дурацкий вопрос.

  - Я говорю вам чистейшую правду...

  - Ага, как депутаты любой страны, когда у них зад подгорает, а дело идет к выборам, - ответил Альфред, вытирая рот носовым платком.

  Полозов положил свою ладонь на руку толстяка, но тот резко ее отдернул, приготовясь взять свой поднос и уехать уже из столовки. Он даже рад был бы запустить этим увесистым куском мятого алюминия в голову психолога, но тот, скорее всего, обладает неограниченными медицинскими полномочиями, и после подобной выходки мог бы запросто упрятать Трясогузова подальше от людей - в одинокую комнату с, оббитыми матрасами, стенами.

  - Нет, нет, уважаемый Альфред, не знаю вас по батюшке...

  - Семенович, - зло ответил Трясогузов. - Папу моего так звали, Семен, или Симеон по-старорусски.

  Полозов внимательно смотрел на толстяка и было похоже, что его ничем не пронять.

  - Вижу, что вы еще не до конца отошли от нашего разговора, но ничего, я вам помогу.