Рейтар

«Верные» заметны были, хоть и не сильно — арестовали нескольких человек, кого обвинив в измене, кого назвав лазутчиками. Кого-то повесили, кого-то увезли в Альмару. Но бояться их уже начали — чувствовали, что это и есть проявление настоящей княжьей власти, первый росток того колючего куста, который потом своими ветками вцепится в шкуру каждому. И ты тогда или не шевелись, чтобы лишнего вреда тебе не было, или изорвет тебя шипами в кровавые клочья. Власть — она ведь как чертополох.

Нас в тыловом лагере долго не держали, лишь поменяли гербы на мундирах с бароновых на рисские, причислили к армии, назвав Отдельной сотней Первого рейтарского княжеского полка, взяли на довольствие — да и погнали вперед, туда, где шли бои, которые даже распутица не остановила. Отдельной — потому что только мы и были в этом полку наемниками. И чуяло мое сердце, что жалеть нас теперь никто не будет, а станут совать в самые плохие места, потому что не нужны мы теперь никому, от нас просто избавлялись. Думаю, что Арио это сам понял, не мне ему подсказывать, но сейчас, отобрав у него наш отряд, его просто делали слабее. Плохой знак. Для него. Мне все равно, мне лишь бы до конца войны дожить, все плохое со мной уже случилось.

Не знаю, как к этому отнестись. Мне Арио всегда был добрым начальником и умным командиром. Риссу он был тем, кто положил все силы на то, чтобы усилить княжество. А вот каково тем, кто стал жертвой его интриг и операций? Каково убитым, казненным, разоренным? Кто сказал, что ради блага Рисса и строения новой страны можно многие тысячи валашских крестьян отдать под власть войска озверевших ландскнехтов? Кто придумал как сделать, чтобы Города пропустили войско Дикого Барона и заодно присоединились к нему? Не мы ли? Не Арио ли придумал?

Правило меньшего зла. А меньшего ли? Насколько меньшего? И если это зло совершаешь именно ты — какова его мера для твоей, именно твоей души, а не всеобщего блага? Во что превращаешься ты? Опять я ничего не знаю, не по моему уму эти вопросы, но ощущение в последние недели такое, что меня искупали в выгребной яме и запретили мыться.

Как марионетка в уличном балагане жил, разве что сам себя за нитки дергал, заставляя шевелиться. Командовал сотней, следил за порядком, слушал приказы, и сам не мог понять — живой я еще или уже нет? Человек ли еще или… даже не знаю кто. Недаром у нас в степи не принимали обратно тех, кто побывал в ландскнехтах — страшными и уродливыми людьми становились те, для кого война превращалась в способ наживы. Пока убиваешь, ты зарабатываешь. А что при этом следует думать о правителях? Для тех ведь война всегда нажива и дополнительная власть. Просто убивают, жгут и мучают они не своими руками, и они же плодят вот таких ландскнехтов, которые идут по земле железной ядовитой саранчой, убивая и сжирая все. Барон Верген создан войнами, именно правители создали этого безмерно возвысившегося монстра, демона в человеческом теле.

Война вместе с тем вроде как затихла ненадолго, прибитая дождями и грязью на дорогах. Валашцы задержали рисское войско у переправ, опираясь на несколько фортов с сильной артиллерией, но дела у них все равно были плохи — не хватало ни боеприпасов, ни еды, ни даже пространства для маневра — их прижали к горам с севера и к столице, которую Орбель Второй оставлять не хотел. Но было понятно, что долго так продолжаться не будет, что-то должно произойти.

Первый рейтарский полк расположился лагерем возле городка Батош — небольшого, бедного, как и все, что неподалеку от валашской столицы. Полк был новым, полнокровным, набранным, к моему удивлению, преимущественно из жителей того самого Бакена, откуда родом Злой. Как-то я этот момент пропустил, а северное княжество добровольно ушло под руку князя Вайма, так что полк был не заново сформированным, а раньше чуть не лучшим полком небольшого теперь бакенского войска. Так что наша наемная сотня не слишком выделялась на фоне остальных.

Командовал рейтарами полковник Аххе — короткий, кривоногий, сложением похожий на деревянную колоду, с густой бородой и маленькими, вечно красными глазами, которыми он мрачно глядел на окружающий мир из-под нависших густых бровей. Меня, пришедшего представиться по случаю прибытия, встретил он равнодушно, отдал распоряжения начальнику обоза, который должен был принять нас на довольствие, после чего отпустил меня небрежным жестом короткопалой руки. Но в полку, как я скоро узнал, командира уважали, почитали за умного и справедливого, хоть и совершенно безжалостного.