Река

— Коли фильм будет дрянной, останусь пивка попить. Не сидел с людьми не помню с каких пор!

Он стал бриться, Яна положила на стол чистую рубашку и поспешила уйти из дому первой.

Из стоявшей на площади машины неслись в темноту неразборчивые, прерывистые выкрики. Люди выходили из домов и домишек, прислушивались, но ничего в этих объявлениях разобрать не могли. И Амброж тоже. Он поздоровался; увидав его, деревенские малость оторопели, но вел он себя как все: идти так идти, что-нибудь да покажут!

Ему стало вдруг смешно, ведь голос из репродуктора вполне мог выкрикивать какие-нибудь гадости, например: «Заходите, заходите! Оторвем всем башку! Заходите, заходите, мы из вас душу повытрясем! Выбирайте, кому что нравится!»

Он представил себе, как все те, кто сейчас толпой устремились внутрь, рвутся из дверей обратно и мчатся домой, чтобы зарыться поглубже под перины своих высоко застланных постелей. Такая бессмыслица порадовала его. «Коли эдакие дурацкие мысли могут лезть в голову, значит, дела мои не так уж плохи!»

В табачном дыму и гомоне он отыскал свое обычное место и снова с ехидцей подумал: все куда-то лезем и лезем, сами даже точно не знаем зачем! Он тешился сознанием, что среди шумных, возбужденных мужиков он один такой невозмутимый и спокойный.

На улице, подле затихшей санитарной машины, Яна познакомила его с худощавым молодым парнем. Амброж пригласил его заходить к ним в гости. А потом сидел за столом, жадно тянул пиво — у разливного совсем другой вкус, чем у бутылочного, к которому он за эти полгода привык, — и наблюдал за Радимом. Паренек сновал взад-вперед среди столов со своими ящичками и коробками. Темные волосы тщательно прилизаны, на лбу челка, от теплой куртки плечи кажутся шире, чем на самом деле. Он устанавливал киноаппаратуру и вешал на стену экран, который был виден через окно и из соседнего зала трактира. Вспотев, парень скинул куртку и влез в пиджачок, узенький, как две сложенные вместе Амброжевы ладони. Силачом не назовешь! Куда там! «Но для настоящего мужчины фигура еще не главное», — твердил позже Амброж в разговорах с мужиками. Вокруг гомозили женщины, дети и бабульки, которых прежде могло вытащить из теплых домов разве что пасхальное богослужение там, наверху, в церквушке.

…Погода. Болезни у родни и у скотины. Похвальба и робкие жалобы.

Амброж мало к кому лез с разговорами. Отхлебывал свое пиво и с таким любопытством наблюдал за тем, что происходит вокруг него в зале, что даже пропускал мимо ушей обращенные к нему слова, а потом кивал головой, соглашаясь неизвестно с чем.

— Ну а ты-то как, Амброж? — вдруг спросил его Кришпин. — Ты запишешься вместе с нами в сельхозкооператив?

Амброж оглядел сидящих вокруг стола, чтобы понять, с кем это «с нами». Середняки и беднота. Амброж их хорошо знал. Всей-то живности парочка коз. Никто не взглянул на него ободряюще или с интересом. Большинство сидело с таким видом, будто им самим нужно было отвечать на вопрос Кришпина.

— Запишусь! — заявил Амброж решительно. — Запишусь, но только если ты что-нибудь сделаешь с рекой!

— Будем конюшни строить! И ремонтную мастерскую… — ответил Кришпин.

Амброж покачал головой.

— Строить собираешься? А река? Пусть себе все крушит и зверствует дальше?

Кое-кто из мужиков поднял глаза: Амброж попал в самую точку.

— Она зверствует уже сотни лет, а жизнь в низине как шла, так и идет! Почему же именно сейчас…

— Ты эти пустые разговорчики брось, сенатор, — подчеркнуто ласково пожурил его Амброж.

— Не смей называть меня сенатором! — с раздражением заорал Кришпин.

Амброж благоразумно умолк и опять взялся за свое пиво. Видеть, что делается в соседнем зале, мешало одеяло, которое Яна помогала вешать на дверь. Она улыбнулась отцу, словно хотела подбодрить.

— Что это ты? Застыдился вдруг, что закупал сено?

— С чего бы? Вот уж нет! — огрызнулся Кришпин.

— Впрочем, знаю! Ты не только сено, ты покупал-продавал все, что только мог, — заметил Амброж.

Сейчас напоминать секретарю о его прошлом не имело смысла. Это могло бы пригодиться в другой раз. А пока мы просто сидим, беседуем, пьем пиво…

— Ты мне такое не клей! К делу не относится!

— Что-что, а дураком тебя не назовешь, товарищ сенатор! Чего нет, того нет, — одобрительно сказал Амброж.

— На твой век моего ума хватит!

Радим в последний раз обратился к мужикам в трактире, приглашая их на фильм. Сеанс уже начался. Никто не двинулся с места.

— На мой — может, и хватит, а вот на реку — нет, не справишься! Кишка тонка! — ухмыльнулся Амброж.

— Что ты все лезешь с этой рекой! Кто виноват, что…

— Кришпин! — крикнул кто-то предостерегающе. Все понимали, что ни к чему напоминать сейчас Амброжу об утонувшей жене.

— Я не только из-за этого говорю о реке. — Амброж сразу понял, чего не договорил Кришпин. — Но начинать строить, не обуздав реку, — затея пустая! Ведь каждый год вода все сносит! Сейчас это, кажется, называется вредительством!

— Что-то ты нынче много себе позволяешь!

— Вода все уничтожит, и вам это отлично известно. — Амброж повернулся к сидящим в нерешительности мужикам.

— Знаешь, Амброж, кто ты? — резко бросил Кришпин.