Река

— Черный костюм, белый воротничок и гладенькие ручки сейчас не в моде, — подхватил Радим.

— А сейчас у тебя что — руки в мозолях? — от души рассмеялся Амброж.

— И мозоли были… — вступилась Яна за своего избранника, который пошел было на фабрику, да быстренько переметнулся на эту, для Амброжа пока что загадочную работу.

— А кто будет подавать людям пиво и еду?

— С этим и женщины справятся!

— Угу! — неуверенно допустил Амброж.

— На фабрику нас собирали с бору по сосенке: официанты, парикмахеры…

— И ремесленники тоже, так ведь? — перебил его Амброж.

— И они! И крупные фабриканты, — кивнул Радим.

— Ну и дела, — изумился Амброж.

— Человек, папа, всему может научиться, — подхватила Яна, — возьми хоть меня!

— Ну, если их такая работа устраивает, почему бы и нет. Но ведь большинство пошло туда не по своей воле!

— Да-да! Такие сейчас времена, — вздохнул Радим.

— Времена! — скривился Амброж. — Всегда все валят на времена.

— Платят мне прилично… — продолжал Радим, и Амброж согласно кивнул головой. О дочери можно теперь не беспокоиться. Но он не смог удержаться и подпустил шпильку:

— Главное, чтобы работа нравилась!

Радим махнул рукой. Подошел поближе к Яне.

— Живы будем — не помрем. — И обнял ее.

Яна была счастлива, ведь для ее будущего мужа главное в жизни — их любовь.

Пожелав Амброжу доброй ночи, они отправились в комнатку, в которой еще недавно Яна ночевала одна. Амброжу прежде не приходило в голову, что дочь его стала женщиной, что у нее есть возлюбленный.

Он остался в кухне один, сел и опустил голову, подавляя в себе недовольство. Впрочем, ведь он сам, первый, предложил ему ночевать в комнате вместе с Яной. Сначала Амброжу было приятно чувствовать себя человеком широких взглядов. Дело молодое, да тут еще Радим беспокойно ерзает на стуле и говорить с ним просто невозможно… Двери, что вели к Яне, притягивали его как магнит. Амброж сказал: «Ступай к ней!» — но хорошо, хоть не добавил, как теперь у молодежи принято: «Будь что будет!» Парень, видимо, понял, что за отцовым предложением стоит житейский опыт — к чему притворяться, и так все ясно! Нынче молодые наедине не богу молятся! Впрочем, а когда оно было иначе?..

Сомнения, которые пришли позже, перекликались с его личными переживаниями. Амброж не мог позабыть Розу. Вполне возможно, она еще придет. Представив себе это, он скривился: «Ну и дела, о господи! У девчонки парень ночует, у меня баба, тут же, за стенкой, в постели, где я годы спал со своей женой». С Яны какой спрос? Она молодая. Радим — ее парень, и они, видимо, скоро поженятся. Но смириться с мыслью, что сам он не имеет права спать с женщиной, Амброжу никак не хотелось. Его раздирали сомнения, он злился на себя: сколько же фальши и ханжества прет из человека. Только и заботы, как бы это получше выглядеть в глазах окружающих. А надо на все плюнуть и жить как хочется…

Последние морозы и начало весны неплохо уживаются друг с другом. Как друзья, что частенько бранятся. Подует северный ветер, и ляжет новый снег. Весна начинает чахнуть, ее пробирает дрожь от унылых лесов с их тоскливой гримасой, от голых ветвей и старой листвы на почерневших снегах. Амброж винит их в сообщничестве. Зима с весной спелись, чтобы портить нам жизнь. Играют на нервах. Вечером тепло, утром рассвет белеет свежим снежком. Он выходил на улицу и хмурился. Опять моросит дождь. Амброж с отвращением оглядывался на свои следы, чернеющие провалинами в снежной каше, и злился на бесформенные горы, утратившие границу с небом. Будто именно там зреет заговор лично против него, Амброжа.

Теперь Амброж остался совсем один. В феврале Яна с Радимом поженились. Пир горой не устраивали. Пригласили лишь двух свидетелей. Тихо расписались, и все. Это тоже знамение новых времен. Молодые переехали в город. Получили квартиру. Амброж туда наведался всего один раз. На последнюю телегу со своим товаром он погрузил и Янино приданое.

Две комнаты, кухня, темная, без окна, ванная, где и днем приходится зажигать свет. Да и те комнаты, где были окна, казались ему тоже темными. Прямо напротив торчит еще один дом, для второго уже копают яму под фундамент.

Их семейный очаг, их счастье…

Соседи заходили к Амброжу в кузню. Опять пытались заводить разговоры, но Амброж уклонялся, отходил к горну прежде, чем начинались прикидки насчет будущего Брудека и низины. И в трактире, и возле продовольственной лавки, где мужики частенько собирались потолковать, он переводил разговор на что-нибудь другое. Амброж наконец понял, что никому нет никакого дела до его здравых рассуждений. Он-то возражал против новшеств только потому, что не брали в расчет реку.

Реку, которая была последним, что осталось у Амброжа. С ней он сталкивался изо дня в день, использовал ее силу, она была помощницей, и, несмотря на это, он стремился ее погубить…