Река во тьме. Мой побег из Северной Кореи

На практике новая стратегия «скоростного боя» означала, что мы должны были создать фермы везде, где была почва, и превратить горы в террасные поля. Для этого требовалось все больше рабочих.

Весной 1970 года меня послали на работу в сельхозкооператив в деревне Чхонпхён-ри. Я неторопливо вел трактор с прицепом, где разместились трое других рабочих, по тряской дороге к месту назначения.

Добравшись до фермы, мы пересели на военный грузовик. Приблизительно через полчаса мы спустились в глубокую долину, где солдаты и крестьяне уже вовсю трудились на склоне горы. Мы доложились о прибытии, и нам выдали по паре рабочих брюк. Это была первая пара брюк, которые я получил с появления в Северную Корею. Я снял свои изодранные старые штаны и надел новые брюки. Радости моей не было границ. Я как будто сорвал джекпот в лотерею.

В 5 утра на следующий день раздался горн. Побудка. Спали мы в длинной хижине, напоминавшей казармы. После переклички мы цепочкой бегом спустились к реке на дне долины. Подбежав к замерзшей реке, мы разбили камнями лед и умылись. От ледяной воды горело лицо и немели руки. После этого – все так же бегом – отправились в армейский лагерь. К нашей радости и изумлению, в импровизированной столовой нам выдали белый рис. Я не пробовал белый рис целую вечность. А некоторые даже прослезились, не выдержав. Так не хотелось уходить из этой столовой, но нужно было работать.

Наша работа состояла в том, чтобы убирать камни и груды земли, оставшиеся на склоне того, как солдаты вырыли в ней очередной тоннель – этими тоннелями была изрыта вся округа. В этих тоннелях размещали заводы по производству пороха и других военных припасов. Во время Корейской войны эти заводы были уничтожены американскими бомбардировками, так что упрятать их теперь под землю было неплохой идеей. Правда, с электропитанием для этих заводов дело обстояло так себе – напряжение в линиях электропитания, тоже упрятанных под землю, было слишком низким, из-за чего некоторые заводы не работали. Нечего и говорить, что сгребать землю и перетаскивать камни было каторжным трудом.

Через несколько недель я получил телеграмму от Кан Гисона, мужа Эйко. «Свадьба 25 января. Приезжай домой 24-го». Я и понятия не имел ни о какой свадьбе. Тогда я подумал, что, возможно, дома случилось что-то ужасное, о чем напрямую не сообщишь, а ссылка на свадьбу – лишь шифр. После всего, что выпало на долю нашей семьи, я предполагал наихудшее.

Вернувшись на рабочее место, я доложил бригадиру о телеграмме. Перекрикивая шум буровой машины и взрывы динамита, он разрешил:

– Можешь ехать.

Я метнулся прочь, вскочил в свой трактор и поехал в Тончхон-ри, выжимая из машины все, что можно. Пока я ехал, весь извелся, гадая, какие еще несчастья могли обрушиться на нас. Уезжать мне не хотелось, невзирая на каторжную работу. По крайней мере, там было гарантировано питание. Кроме брюк мне выдали и пару новых военных ботинок – первая обувь, которая действительно была мне по ноге, с тех пор как я приехал в Северную Корею.

Когда я возвратился домой, там полным ходом шла подготовка к свадьбе. Рисовые лепешки, мясо и рыба и другие блюда. Я не понимал, что происходит – просто стоял и смотрел. Потом ко мне подошла мать Кана.

– Большие новости! Это – день твоей свадьбы, – сообщила она.

Фраза эта прозвучала громом среди ясного неба. Сказать, что я был удивлен, значит, ничего не сказать. Я был ошеломлен. Шокирован.

Женщину, на которой я, оказывается, собирался жениться, звали Ли Хесук. Ее отец был заместителем директора электростанции в городе Хамхын. Хесук была подслеповата, да и красавицей ее назвать у меня язык, уж извините, не повернулся бы.

– Вы думаете, раз я возвращенец и к тому же без гроша за душой, то не могу сам найти себе жену? И решили, что подойдет вот эта?

Мой отец сидел рядом с матерью Кана. Через некоторое время я узнал, что именно он попросил ее найти мне жену. Мой отец. Но даже ему теперь казалось, что вся эта затея обернулась жестоким издевательством надо мной.

Постепенно я узнавал, как все складывалось. Мачеха этой Ли Хесук очень хотела выдать падчерицу замуж, видя в этом замужестве единственную возможность поскорее от нее отделаться. Позже я узнал, что эта женщина никогда не любила Хесук, часто ругала и била ее. Мать Кана ничего не знала об этом. Так что я особенно ее не виню. Но тогда я просто не знал, что делать. В конце концов я сообразил, что моя попытка отказаться от женитьбы вызовет массу проблем. У меня просто сил не было устраивать скандал. И я решил – будь что будет. Мне было 23 года.

Спустя несколько дней после свадьбы, когда я готовил завтрак, подошел мой отец.

– Я понимаю теперь, что ни к чему было просить мать Кана подыскать для тебя женщину. Ты – мой единственный сын, и я хочу, чтобы ты был счастлив. Разведись с ней и ищи себе женщину по душе.

– Ей некуда идти. Все уже решено. Так что пусть уж остается со мной. Я о ней позабочусь, – ответил я.