Реки Аида

Оба мужчины двинулись через центр кондитерской. Попельский обнял Зарембу за плечи и наклонился к его уху.

— Спасибо тебе, старик, за предупреждение. Я не возьму это дело!

— За Ханасом следит «двойка». — Заремба остановился и серьезно посмотрел в глаза друга. — Думаю, для них работал на пограничье… Не касайся этого дела, Эдзю! Ханас воняет издалека…

— Если бы ты спросил Риту, — Попельский улыбнулся, — что я больше всего не люблю, она ответила бы тебе: «жару, грязи и вони». Да, вони, мой друг!

— Что-то мне об этом известно, — засмеялся Заремба. — А кстати, это хорошо потренировать иногда иностранный язык и съесть при этом что-нибудь сладкое… Я уже знаю, — вздохнул он, — почему ты пришел сюда с Ритой. Скоро снова окажешься в полиции, и не будет для него времени…

— Рите тринадцать лет. — Попельский посмотрел на дочь, которая напевала что-то тихо. — Она жалуется еще очень по-детски, еще хочет со мной общаться, но уже скоро отстранится от меня. Будет оказывать мне великую милость, когда согласится пойти со мной на торт.

— Я вижу, что не только Ханас сходит с ума по поводу своей дочери! — сказал Заремба и отправился в туалет.

5

Он контролировал свое волнение, которое охватывало его всю ночь понедельника и весь вторник. Он никак не разгружал его. Впрочем, оно не всегда было одинаково сильным. Она опускалась, когда девочка скучала и баловалась. Тогда он укрощал ее капризы вкусными блюдами и сладостями. Наблюдая за ее огромным аппетитом, он впадал в самовосхищение.

Купил сегодня новые цветы и расставил их вокруг. Они должны быть свежие и душистые — как в первую брачную ночь, как тогда, когда стал мужчиной.

Похоть усиливалась в нем, когда девочка укладывалась на шезлонг и потягивалась распутно, как толстая, теплая кошка. Отгонял, однако, тогда эротических демонов и терпеливо ждал вечер вторника, когда должна была его встретить награда за его дисциплинированность и за доброту, которой одаривал свою маленькую подружку.

Момент вознаграждения как раз подходил. Он стоял на коленях над Элзунией и посыпал ее цветами. Их опьяняющий запах приводил его в сильное возбуждение. Он не беспокоился о нем, теперь ему уже не приходилось ничем себя ограничивать. Теперь он мог отказаться от любых запретов, которые смущали его и делали несчастным, без последствий он мог вернуться к тем дням и ночам, когда в семнадцать лет он пикировал в запахе тропических цветов.

Сбросил с себя халат. Левой рукой сыпал обильно цветами. Белые хлопья покрыли его добычу ароматным ковром. Правой рукой полез в чашу с жирным, скользким куриным белком. Размазал его по желаемым собой местам ее тела. Он смотрел сверху на ее очертания щеки и затуманенные бельмом глаза. Снотворное уже хорошо работало.

Воссоздавая себе позднее ход того вечера, помнил только то, что выполнение, конечно, произошло, но пронзило его сейчас жгучей болью. Приобрела она в его воображении измеримую форму — стала оловянной пулей, которая, вопреки физике начала подниматься и через несколько секунд вторглась в его горло и заблокировала пищевода. Он начал задыхаться и перестал владеть своим телом и его функциями. С шезлонга рухнул на пол и погрузился в темноту.

Очнулся через некоторое время. Ему было холодно. Его кожу покрывали красные пятна. Шатаясь на ногах, быстро оделся, после чего принялся вытирать с паркета различные выделения, которые, когда он был без сознания, выдавил из его тела внезапный и неожиданный приступ удушья. Он чувствовал ярость. Болезненный и короткий оргазм был недостойным унижением предыдущих долгосрочных приготовлений. Судороги пронзили его удовольствие, чтобы через некоторое время сбросить его на пол, который вскоре стала грязным и вонючим от его мочи.

С яростью поднял спящую неподвижную девочку и сунул ее голову в платье. На ее руки натянул рукава, на ноги — бархатные панталоны. С большим трудом и после нескольких неудачных попыток закинул ее себе на плечо и вышел из комнаты. В коридоре ее вес бросал его от стены до стены. Через некоторое время он оказался на заднем дворе. Вскарабкался с девочкой в машину, завел мотор и двинулся через спящий город.

Въехал в боковую, темную и длинную улицу. Он ехал осторожно и не слишком быстро, чтобы не вызвать возможных подозрений полицейских патрулей, проверяющих эти окрестности, где в это время года ночевали разные индивидуум из-под темной звезды. Ехал так четверть часа, сначала плавно, а потом подпрыгивая на суровых ухабам. В конце концов он добрался до одной из главных львовских улиц, с которой свернул влево — в сторону кладбища. Освободил его ворота, где он справедливо ожидал охранников. За казармами свернул с дороги вправо и через некоторое время заметил в тусклом свете фонарей цель своего путешествия. Выключил фары, энергично закрутил руль влево, выключил мотор и тихо вкатился на подъезд для автомобилей, идущий вдоль высокой стены, в которой были железные ворота.