Реки не умирают. Возраст земли

— Вы мне вроде бы годитесь в сыновья, а все торопитесь. Что же касается Москвы, там до сих пор относятся к нашей идее по-разному. Одни, например, склонны считать, что если, нижний Урал получит волжскую воду, то ресурсы его среднего течения могут быть полностью использованы для орошения южноуральских земель. Но это не выход из положения. Мы замахиваемся на кардинальное решение проблемы. Значит, надо поработать. Любая инженерная идея красна не речами, а готовыми чертежами. Хотя, конечно, новые идеи нуждаются и в популяризации. На зимнем досуге я подготовил несколько статей для центральной прессы.

— Завидую вашей энергии, Алексей Алексеевич.

— Мы с вами вроде бы условились, что будем избегать комплиментов... Печать может помочь нам. Проблема выходит за границы пшеничного окоема Южного Урала, от реализации ее выигрывает весь Северо-Западный Казахстан. Тут нас не обвинишь в местничестве.

— Какое местничество, что вы, Алексей Алексеевич? Мне и в голову такое не приходило.

— Вам-то не приходило, а кое-кому, не ровен час, придет.

— Каналы, как и реки, не считаются с административными границами. Я убежден, что, если Южному Уралу и прилегающим казахским, областям дать воду, они смогут производить больше миллиарда пудов товарной пшеницы. Это же верхняя засечка всего огромного Казахстана! Неужели у кого-то могут быть сомнения на этот счет?

— Дело еще в материальных возможностях. И потом, находятся люди, которые смотрят на подобные проекты с точки зрения остатка своей жизни: дотянут или не дотянут до их осуществления. Если не дотянут, то не стоит и огород городить.

— С точки зрения своей колокольни... Но с такой точкой зрения надо уходить на пенсию!

— Не горячитесь. В конце концов часть стока сибирских рек будет переброшена на юг, в том числе и в бассейн Урала. Здесь нет альтернативы. Уж на что американцы, с их благодатным климатом, все кичатся хлебными резервами и торгуют зерном, как оружием, но и те всерьез подумывают о переброске водных ресурсов западных рек, даже с Аляски, в центральные штаты. Американцы, кстати, живо следят за нашим гидротехническим строительством... Однако мы с вами отвлеклись, лучше вернемся к делам насущным...

Они просидели над своими картами допоздна, хотя рано утром нужно было отправляться за Тобол.

Стояло необыкновенно жаркое лето. Крестьяне с тревогой поглядывали в безоблачное небо, которое за последние недели выгорело добела. Тут бы всего два проливных дождя — сразу после окончания сева и под налив хлебов. Малоснежная зима еще не вся беда, если вовремя пройдут весенние, затем июльские дожди. Бывает, что снега наметет целые сугробы, душа радуется у земледельца, но потом, с мая и до осени, упрется, точно вкопанный, по обе стороны Уральского хребта затяжной антициклон — и все зимние запасы влаги уходят стайками незримых облачков в небесные бездонные глубины. А случается и так, что сеют почти в сухую землю, растягивая за машинами лисьи хвосты пыли, но следом за сеятелями проходит обложной, на сутки, работящий дождь, и через неделю зеленая шелковая строчка ровных всходов пронизывает окрестные поля от горизонта до горизонта. На сердце становится покойнее: теперь очередь за грозовым июлем, если только не подует суховей из пекла Каракумов... Вот и колеблется от сева до уборки настроение людей, привыкших к этому «рискованному земледелию».

Однако в тот год природа разыграла не первый, не второй, а третий, самый неотразимый вариант своего «шахматного» поединка с людьми: зима выдалась не в меру скупой на бураны и метели; весна наступила очень рано, жара установилась уже в апреле, достигнув в мае сорока градусов, что сильно тревожило стариков («май холодный — год хлебородный»); лето началось пыльными бурями и низовыми суховеями. В газетах замелькали округлые слова, похожие на речную гальку: «сложные погодные условия». Да какие, черт побери, «сложные условия», когда разгоралась такая невиданная засуха. Жесткое, черное это слово — засуха, но стихийное бедствие есть стихийное бедствие, и чего уж тут стесняться в выражениях... Так думал Марат всю дорогу в степное Зауралье.

«Газики» легко, сноровисто бежали по накатанному проселку, глянцевитому от черноземной корки. Алексей Алексеевич подремывал от мелкой дорожной качки. Марат, чтобы хоть немного отвлечься от унылого вида ближних полей, внимательно осматривал междуречье Урала и Сакмары. Оно было нешироким: едва «газик» вымахивал на очередной увал Главного хребта — и по обе стороны синели пойменные леса, а там, где их нещадно вырубили в лихую военную годину, ослепительно поигрывали бликами речные плесы. С этой верхней дороги хорошо была видна вся Сакмара, будто сторонящаяся Урала, с которым все равно ее скоро соединит судьба, как ни выказывай свой характер, как ни старайся выглядеть заносчивой казачкой.

— Не дает мне покоя ваш Верховцев, — неожиданно заговорил Алексей Алексеевич, полуоткрыв глаза. — Откуда берутся такие, а?

— Вы же лучше меня знаете тех, кто мерит любое дело остатком своей жизни, — сказал Марат.