Реки не замерзают

— Ну вот и славно, — улыбнулся в бороду отец Прохор, и Анне показалось, что никакая для него это не новость, что все-то он знает, и что в прошлом году в Ленинграде уже знал. Рука ее безсильно опустилась на стол, и Нина Григорьевна тут же схватила конверт.

— Можно? — спросила она нетерпеливо.

— Да, — Анна растерянно смотрела на отца Прохора и думала: спросить или нет насчет своей догадки? Но батюшка опередил.

— Вот какая за нами сила, — сказал он продолжая улыбаться, — Кто бы из людей смог так помочь? Только Господь единый. Не зря говорят, что вера и молитва горы передвигает. Вера и молитва, — повторил он, словно убеждая, что сам тут совершенно не причем.

Анна почувствовала, что вот-вот расплачется и постаралась быстро переменить тему разговора. Она рассказала, как трудно приходится верующим в их приходе. Как вызывали накануне Крещения отца Алексия к уполномоченному и строго наказали народа в праздник не собирать и никого водой святой не приманивать. А люди все равно шли и шли: с банками, с бидонами; кто прямо, а кто и тайком.

Нина Григорьевна переглянулась с батюшкой и весело сообщила:

— А у нас-то велия радость была! Иордань освящали, после службы колядки пели, а батюшка стихи духовные читал. Батюшка? — Нина Григорьевна вопросительно посмотрела на отца Прохора. Тот для вида — мол, недоволен — покачал головой, но тут же начал протяжно декламировать:

"Развивался святой лес зеленый

А то не святой лес был зеленый,

Но была то свята церковь Софья,

Поют в ней ангелы шестокрылы;

Пришла к ним Мария, Святая Дева,

На руках держит Христа Бога истинна,

Говорят ей ангелы шестокрылы:

«Ради Бога, Мария Святая Дева!

Ты поди в тот сад зеленый,

Нарви Ты Божьяго Древа,

Поди потом к Крестителю-Ивану,

Перед ним Ты поклонися,

Поцелуй Ты черную землю

И тогда ему говори Ты:

— Будь мне кумом ты, Иван-Креститель,

Окрести ты Христа Бога истинна!

Ясное небо растворилось,

Черная земля затряслася,

Как крестили Христа Бога истинна…"

— Вот так благозвучно переложили в народе Евангельскую историю, — закончил свое чтение батюшка, — народу ведь и книги-то не всегда потребны, он веру и знания духовные в сердце хранит, умом того даже порой не разумея. Но верно хранит и, чуть что, все припомнит — этого так просто не выколотишь…

Чуть позже к отцу Прохору приехали какие-то люди, и он ушел в храм, а Анна, вдруг вспомнив, спросила у Нины Григорьевны:

— А что это за старик у вас такой? Все допытывался, кто я, да что, чуть прочь не прогнал.

— Старик? — Нина Григорьевна на мгновение вскинула вверх брови и тут же улыбнулась. — А, Маркел Афиногенович. Ты не обращай внимание, он поначалу ко всем незнакомым так. Изломанной судьбы человек. Года полтора уж у нас. Да, и какой он старик? Ему и сорока то нет еще.

— Как? — удивилась Анна. — Я подумала за шестьдесят ему, не меньше.

— Я ж говорю, изломанной судьбы человек, — повторила Нина Григорьевна, — такое пережил, что не приведи Господь. Фронтовик он, командовал на войне взводом разведки. Чего уж там у него было, я точно не знаю, но фашистов он много положил. И стрелял их, и резал, и душил. Все хотел боль свою сердечную заглушить: жена у него с сыном от бомбежки немецкой погибли. Да где там заглушишь? В такое остервенение впал человек, так ожесточился, что уж словно зверь какой сделался. Войне конец, а у него внутри все еще взрывы, да стрельба, все крови душа просит. Метался он после войны и туда и сюда — нигде покоя нет. Все искал чего-то, да только все растерял, и себя самого в том числе. Так вот, оказался он однажды на вокзале во Пскове: с поезда его какого-то ссадили. Несколько дней не ел ничего — грязный, оборванный, одичалый. Таким и встретил нашего отца Прохора. Тот из Дно приехал, тетку свою престарелую навещал, шел с вокзала на автобусную станцию и как раз попался на глаза Маркелу. Батюшка рассказывал, что подошел вдруг к нему дикого вида оборванец и спрашивает: что, мол, ты за человек? куда идешь? Батюшка: прохожий, мол, я, домой возвращаюсь. А мужик ему: возьми меня с собой. Батюшка, догадавшись, что бедняга не совсем в своем уме, стал его ласково утешать, да возьми и скажи, что, священнослужитель, мол, я, сам от чужого милосердия живу, куда, мол, мне еще кого-то прокормить? Мужик, как услышал, что перед ним священник, упал на четвереньки и давай лаять, как настоящий пес, только что не укусил... Да, вот так наш батюшка почти что гадаринского страдальца встретил. Струхнул, конечно, какие, мол, мои силы, подумал и заспешил. А Маркел за ним: до самой автостанции так на четвереньках и бежал. А там отпустило его, упал он перед батюшкой, ноги его обхватил и давай рыдать: возьми, мол меня, родненький, с собой; пропаду я, только ты, мол, и можешь помочь, ведь тебя-то я и искал везде, извелся весь… Почувствовал тогда батюшка, что не лукавит мужик, что за болью его и страданием — правда, истинное желание духовного исцеления. В общем, приехали они вдвоем. С тех пор и живет у нас Маркел Афиногенович в строжке церковной, что напротив нас. Сколько я с ним натерпелась — не пересказать.