Реки помнят свои берега

Подобной сетью опутывался весь мир, и страноведы, собери их вместе, могли бы рассказать о земном шаре увлечённее и глубже телевизионного Сенкевича. Разве что не коснулись бы, наверное, Антарктиды. А там шут его знает, гарантировать в разведке ничего нельзя: о ней уважающие себя страны никогда ничего не опровергают, но и не подтверждают. Есть такой гениальный уход от проблемы – по умолчанию…

Первое серьёзное испытание Егору Буерашину выпало на «Бурю в пустыне», войну в Персидском заливе американцев против Ирака в самом начале девяностых годов.

Трудно сказать, чем думали на «Военно-Грузинской дороге»[7] советские политики и чьи интересы блюли, но «грушный» спецназ вдруг запрягли в упряжку к янки. И не просто участвовать в совместной морской блокаде Ирака, а досматривать идущие в эту страну корабли. Американцам оставалось лишь принимать доклады советских десантников, самим оставаясь как бы чистенькими: мы ни при чём, это русские ищейки лазят в корабельных трюмах.

Лазить послали как раз группу Максима Олича. Аукнулось, что в командирах ходил моряк. Спецназовцы подлетали на вертолётах к обнаруженному в море судну, по фалам скользили на палубу, нейтрализовывали команду и принимались щупать тюки и нюхать углы. Экипажи презрительно глядели на них, а надсмотрщики, опуская от стыда головы, докладывали по рации сидящим в вертолётах американским офицерам:

– Судно осмотрено, груз стратегического значения не имеет.

О-о, и как плевались, оставаясь одни. Как поносили даже не звёздно-полосатый флаг, а Москву, улегшуюся калачиком у подножия этого полотнища: откуда такое подобострастие и унижение самих себя?

И тогда Егор Буерашин стукнул кулаком сам. Обнаружив при очередном осмотре в утробе ветхого рыбацкого судёнышка ящики из-под зенитных снарядов, тем не менее процедил по рации:

– Груз стратегического значения не имеет.

Ирак отбивался от американской авиации из последних сил, и боеприпасы ему были необходимы не меньше, чем советским офицерам чувство собственного достоинства и гордости за страну.

Но пока вылезал из трюма, на палубу спустился американский подполковник: скорее всего, наводка на подозрительное судно всё же к ним прошла. Солнцезащитные очки не скрыли, а скорее, подчеркнули высокомерие, с которым он глянул на Буерашина, квакнул что-то сквозь зажатую в зубах сигару.

– Перепроверить! – перевели его команду, хотя Егор понял смысл без суфлёра. – И снова доложить.

Качка на море отсутствовала, но Егор стал, расставив ноги и закрыв собой трюм. И хотя никогда не курил, выхватил у кого-то из своих сигарету, тоже вбил её себе в зубы:

– А пошёл он…

Подполковник побагровел, выдавая взаимное прекрасное знание языка вероятного противника, с которым хотя и на выгодных Америке условиях, но вынужденно пришлось объединиться. Подошёл вплотную. Тыча сигарой Егору в грудь, процедил:

– Ты – ещё раз!

Буерашин не сразу понял, что команду, уже не церемонясь и не играясь в военную тайну, отдали на его родном языке. Не ведая о последствиях, шагнул навстречу американцу, спасательным жилетом сминая его сигару.

– Ещё раз тыкнешь, смою через клозет за борт. – И свою сигаретку, хоть и тонкую по сравнению с американской, но выставил навстречу белоголовому орлану, распластавшему крылья над карманом кремовой рубашки подполковника. Интересно, сам-то он хоть знает, что эта птица всего лишь венчает пищевую цепочку североамериканского региона? Пищевую, сэр! – Это ты тоже, надеюсь, понял.

Ещё как понял! Глаза вспучились, налились кровью, потом сузились в щёлочку. А Егору что бык, что японец. Ему ни вожжа под хвост не попала, ни водки он не перепил, ни на солнце не пережарился. Просто когда воду греют, она поневоле начинает кипеть. А Олич, который мог бы осадить, работал на другом судёнышке.

Так и замерли, сжав кулаки, на палубе иракского кораблика советский старший лейтенант и американец в подполковничьих погонах. Иракские рыбаки ждали своей участи на носу судна, зато разведзвери ГРУ вмиг разделились: одни оказались за спиной взвившегося сотоварища, другие – у подполковника. Вскинулись автоматы. Бунт. На чужом утлом судёнышке, на чужой войне СССР, похоже, впервые за годы перестройки выпростал коготки. «Наверх вы, товарищи…»

Сумасбродного демарша тем не менее оказалось достаточно, чтобы янки дрогнул. Несмотря на кружащие в воздухе вертолёты, главенствующую должность, не посмел перепроверить трюмы или послать лейтенанта туда же, куда сам только что был отправлен. Мертвецки бледные рыбаки-контрабандисты-оружейники глядели на Егора, как на Бога, и он сказал себе: никогда, нигде и ни перед кем больше не опущу голову. Я – советский офицер и сын партизана. И плевать на иное.

Усмехнулся американцу: и на тебя плевать тоже. Это в старости подумал – и забыл. В молодости же сказал – и сделал!

Хотя в действительности Егор сплюнул за борт. Всё же хотелось, чтобы снаряды дошли до Ирака.