Реконкиста

Можно было бы долго описывать наше путешествие по бездорожьям и рощам. Окончательно мы поспешили не в сторону Модены, как советовал нам Джулио, но значительно более близкой Лукки, где у моего проводника имелась, вроде как, влиятельное семейство. Впрочем, а где у него таковой не имелось? Многое указывало на то, что его деды и прадеды позавидовали сексуальному влечению кроликов. Его собственные родители были людьми сдержанными, но тоже сделали Ансельмо двух братьев и целых пять сестер. Сам же он оставался в неженатом состоянии, ибо – как сам утверждал – на помехе женитьбе всегда у него стояло непомерное любопытство к миру и к женщинам, в особенности же, ограничение всего лишь одной представительницей противоположного пола затрудняло бы ему проведение глубинных исследований по данной проблеме в самом широком масштабе.

– То есть, ты считаешь, что дорога через Лукку будет более безопасной? – спросил я. А ведь синьор Мазарини советовал…

– Синьор Мазарини, возможно, безошибочен в вопросах политики, но понимание места действия пускай оставит мне. Я знаю, что делаю. Мне поставили задачу безопасно доставить вас в Геную и, клянусь зубами святой Зиты, я это сделаю. Думаю, что через Лукку будет безопаснее, поскольку похоже на то, что до сих пор некто все ваши намерения заранее узнавал и доносил о них врагам.

Таким вот образом, маршируя окольными дорогами, спать ложась в сараях и на небольших кладбищах (постоялых дворов и монастырей по понятным причинам мы предпочитали избегать), через четыре дня мы очутились в славной замечательными мореплавателями Лигурийской Республике.

Еды по дороге хватало; Ансельмо, не страдая угрызениями совести, шастал по садам, где было полно зреющих плодов; иногда, сунув руку в кошелек, полученный от Мазарини, он отправлялся в городок, мимо которого мы проходили, откуда вскоре возвращался то с буханкой хлеба, то с флягой вина, а то и с несколькими колечками тминной колбасы или хорошенько прокопченной proscuitto bolonese. Несмотря на все его успехи в области снабжения, я, не привыкший к физическим усилиям, во время нашей эскападу ужасно исхудал. Зато Ансельмо, к своему изумлению, еще поправился. Похоже, что он был из тех людей, кто набрал бы вес даже в герметически замкнутом бункере для голодающих толстяков.

В свою очередь более тесное знакомство с литературным персонажем, вышедшим из-под моего собственного пера, было воистину необычным переживанием. Если не считать имени, то Ансельмо романного и реального отличало практически все. Мой слуга, изображаемый в "Жизнеописании Деросси", был, скорее, худым, хотя высоким и чернявым, рожей красивым, хотя и ужасно жадным. Короткошеий, округлый экземпляр итальянца, что вел меня через леса и горы, казалось, был существом более сложным. Дитя простонародья, который на службе Деросси чуточку познал мира, представляло собой удивительный слепок противоречий: народного здравого рассудка и грандиозных амбиций; приличных, хотя и фрагментарных знаний в различных областях и настолько упрощенных мнений, что было прямо стыдно. В своих порывах Ансельмо казался совершенно непредсказуемым. Иногда он был обезоруживающе добросердечным, чуть ли не благородным – я сам видел, как на тракте возле Каррары он спас цыганчонка чуть ли не из-под колес повозки – то чудовищно безжалостным. Долго не забуду я сцены, когда он додушивал немца, чего обстоятельства никак не требовали.

Точно так же весьма сложно было понять мотивацию его действий. Если в Тоскане ему и вправду так хорошо жилось, тогда зачем он желал мне служить? Только лишь потому, что когда-то я спас ему жизнь (где и как, прямо я спрашивать об этом не мог), или же, скорее, по причине языческой веры в гений мастера Иль Кане? А может, он просто ожидал щедрой оплаты…

Не раз ночами, когда в стогу или в полевой канаве он спал рядом со мной, а задумывался над тем, а как бы он отнесся ко мне, узнав правду. Если бы он узнал, что я вовсе не тот, за кого меня принимают, ergo единственным прибытком от моей компании могут стать большие или меньшие неприятности. Иногда меня окутывали опасения, а не рождаются у него самого мрачные предчувствия на эту тему? Бывало, в особенности, во время наших остановок на отдых, что, прищурив свои свиные, похожие на пуговки глаза, он внимательно присматривался ко мне.

– Что случилось, Ансельмо?

– А вы изменились, учитель.

– Я? Возможно. Да кто бы ни изменился после подобных переживаний?

– Это правда, тем не менее, вы первый человек, о котором я слышу, который в результате перенесенных переживаний из левши превратился в правшу.

В других случаях его изумляло мое незнание в отношении гастрономических особенностей тогдашнего времени, и уж совершенно не мог он понять, кто уговорил меня совершать дурацкую и весьма вредную по его мнению чистку зубов.

– Господин мой, это же самый лучший способ ослабления челюстей. Вы когда-нибудь видели, чтобы нечто подобное делали лошади или собаки?