Реконкиста

Тут уже я заколебался. Врал, шельма, или говорил правду? Положа руку на сердце, а откуда я брал основания для своих обвинений? Ведь сцена оглашения приговора и сам ход казни Альфредо Деросси были моим литературным вымыслом. Из сохранившихся документов я знал лишь то, что мой герой был осужден в негласном процессе и вброшен в Колодец Проклятых. Помимо того, в мемуарах некоего Пьерро делла Наксиа, которые попали мне в руки, я вычитал кое-чего другого о Высоком Доме, слуге Ансельмо и нескольких произведениях Иль Кане, что были уничтожены. Но все остальное: трагичный в своих последствиях роман с эрцгерцогиней Марией (история рассказывала лишь то, литтвинка двадцати с парой лет умерла родовой горячкой), месть Ипполито, подлая роль Ансельмо, наконец, в качестве тайного информатора под кличкой "Ученик", были исключительным творением моей литературной выдумки. Неужто, сам того не желая, я обидел достойного человека?

– Отпустите, отпустите же его, говорю вам! – прозвучал голос Мазарини.

И я отпустил. Ансельмо, готовый потерять сознание, сполз на землю, тяжело дыша, словно только что выловленный карп.

– Это что же вас так взволновало, мастер? – спросил легат. – Да если бы не пожертвование твоего слуги, мы бы так быстро о вашем необычном возвращении и не узнали, равно как не предотвратили бы дальнейшие пытки. А сегодня он прибыл с предостережением, что наемные бандиты императора готовят засаду, желая ночью атаковать постоялый двор и поймать вас.

Я глянул на толстяка, но тот лишь кивал головой словно механический заводной паяц, и лишь под конец просопел:

– Они выслали пятнадцать оружных, приказав им переодеться в одежду бродяг. Они получили задание захватить вас живьем.

– Удивительно мне, что только лишь сейчас, – сказал я.

– В эрцгерцогстве Розеттины вас защищала папская охранная грамота, против которой, несмотря на громадное желание, открыто никто выступить не мог, – пояснил Мазарини. – Впрочем, мы уже и так были объектом одной неудачной попытки.

– Это же как должен вас ненавидеть синьор эрцгерцог, – заметил мой бывший слуга, – потому что говорят, что для других художников он был щедрым.

– Не знаю, исключительно ли это ненависть, – заметил легат. – Если бы все обстояло только так, и для него была важна только ваша смерть, наемные убийцы воспользовались бы стилетом или ядом, но, раз вас желают схватить живым, ergo… – Тут он неожиданно замолчал, словно человек, до которого дошло, что он сказал слишком много, и, обращаясь к Ансельмо, прибавил: – Я решил, что мы выступим незамедлительно, обходя земли предателей-Медичи. Вы же возвращайтесь во Флоренцию и старайтесь держать глаза открытыми.

– Похоже, что туда я уже не вернусь, – вздохнул мой ученик, указывая на вздымающееся на тракте облако пыли.

Оно же сопровождалось нарастающим топотом. Вне всяких сомнений, большая группа всадников, не ожидая, пока наступит ночь, сломя голову спешила к постоялому двору.

Мазарини не колебался ни секунды.

– Бегите вдвоем, – бросил он. – Мы их задержим. Через земли Модены и Пармы вы доберетесь до Генуи, где обратитесь к капитану судна "Святая Женевьева". Ну а Лагранж уже будет знать, что делать дальше.

– Ну а вы, Ваше превосходительство, вшестером хотите драться с целой бандой?

– Бывал и в более серьезных переделках, мастер. Даже если я и попаду к ним в руки, то папского дипломата они не убьют. Если же погибну в стычке… Задание выполню. Самое главное, чтобы ты, Иль Кане, целым и здоровым добрался до Его преосвященства! Об одном лишь прошу, – тут он энергичным движением снял с шеи золотую цепь с медальоном в корпусе, инкрустированном мелкими бриллиантами, и сказал мне на ухо, чтобы Ансельмо не мог подслушать: – Отдадите это королеве Анне, королеве Франции!

Сказав \то, он еще раз обнял меня, после чего, подтолкнув нас в сторону камышей, сам вернулся в постоялый двор, громко крича, чтобы эскорт готовился к обороне, заряжал мушкеты и баррикадировал ворота.

Я подумал про Лауру, но за ней не вернулся. Во время бегства она была бы помехой, ну а ее красота служила гарантией того, что данную неприятность она переживет, разве что с небольшим ущербом.

В оливковой роще нас ждали мул и конь, которого Ансельмо великодушно уступил мне. Через мгновение, словно Дон Кихот и Санчо Панса, мы направились на север. За спиной остался грохот сражения, звуки выстрелов, жалобное ржание лошадей и собачий лай.

Через минуту меня охватил страх, что, возможно, доверившись толстяку, я совершил ошибку и наивно отдался в руки предателя, вот только – а был ли у меня выбор…

– И как у тебя шли дела во Флоренции? – спросил я, когда мы притормозили на другой стороне холма.

– Не самым худшим образом, – уклончиво ответил слуга.

– А чем ты там занимался?

– Всем понемножку, в последнее время был библиотекарем у Медичи. То, что я был помощником при вашей милости, являлось самой замечательной рекомендацией. Кроме того, святой Антоний благословил меня при проведении денежных спекуляций. Даст Бог, со временем у меня будет и собственный банк.