Заверещавший краб дёрнул щупальцем, и я вместе с молотом оказался в воздухе, летя навстречу ещё трем щупальцем, собиравшимся меня — прямо как бейсбольный мяч — отправить за пределы поля. Понимая, что после встречи с убийственными тентаклями я уже, наверно, не поднимусь — я закрыл глаза. И в этот момент грянули первые выстрелы. Ударники вовремя сориентировались, перезарядились и дали залп. Но не по щупальцам, а по щели панциря.
Чудовище задрожало, его тентакли безвольно опали — и панцирь с гулким стуком осел на землю. Я тоже упал на землю, но мой полёт продолжался чуть дольше…
— С-с-с-котина! — сумев подняться на ноги, я доковылял до краба и отвесил ему смачного пинка.
— Ну вот зачем бить такую знатную добычу? — удивился Тариг.
— В смысле, добычу? — не понял я.
— Филя, ты головой слишком сильно приложился? — удивился Борборыч. — Да мы одно такое щупальце будем неделю есть.
Ну с неделей он всё-таки загнул — полезного мяса при внимательном осмотре в крабе оказалось не так чтобы много. Внутри конечности было немало несъедобных хрящей, но вообще с двенадцати щупалец мы набрали почти два центнера. И то выбирали придирчиво, стараясь сразу отбросить всё подозрительное. А ещё в тушке, скрывавшейся под панцирем, килограммов сто пятьдесят вкусностей и полезностей нашлось.
В общем, одной своей неудачной охотой мы вообще избавили себя от необходимости охотиться — на радость всем участникам экспедиции. И даже Зверь вернулся, когда над лагерем разнеслись ароматы жареного мяса. За день мой питомец отъелся, явно не теряя времени даром, и теперь просто хотел попробовать, что мы там сами сумели добыть. Правда, потом снова сбежал, потому что его чуткий звериный слух явно не был готов долго терпеть грохот в бухте.
Ночь прошла спокойно, а утром возобновился сбор продуктов. Десятую часть, мы, как и требовали прионцы, снесли к границе выделенной нам для добычи территории — да там и оставили. Точнее, отнесли даже больше — с учётом того, что ещё добудем в течение дня. В лагере всё собранное спешно сушили, солили и коптили. Понимая, что иначе не успеем, даже соорудили коптильню на тримаране, чтобы зазря продуктам не пропадать.
А вечером прибежал скулящий Зверь. Его не остановил даже грохот прибоя. Питомец скулил, толкал меня своим мокрым носом и чего-то немедленно требовал. Я вот не понял, а Медоеду понадобилось совсем немного времени понаблюдать за Зверем, чтобы верно всё интерпретировать…
— На корабль! Быстрее! — заорал он во всю глотку, размахивая руками. — Все на корабль!
— Что случилось?.. Что происходит?.. — посыпались со всех сторон вопросы, но Медоед только отмахнулся.
— Тикаем! Живо! — повторил он.
В лучах заходящего солнца мы подхватили пожитки и заготовленные припасы — и рванули к «Трём топорам», пробиваясь через волны прибоя. Зверь, увидев, что его, наконец, поняли правильно, сам заскочил на палубу и, скуля, скрылся в трюме. Он всё ещё чего-то боялся, но, похоже, лишь Медоед догадался, чего именно.
Чтобы ускорить загрузку, мы выстроились цепью от берега до корабля. На перетаскивание в трюм время не стали тратить, скидывая всё прямо на настил. В результате вся работа заняла не более двадцати минут. Под грохот прибоя, под крики птиц, поднявшихся над деревьями, мы отвязали швартовочные канаты, подняли якоря и отчалили, быстро выгребая от берега.
— И чего спешили? — недовольно спросил Котов, пока ударники и матросы перетаскивали припасы с настила в трюм.
— Не знаю, — ответил Медоед. — Но Зверь вёл себя очень странно.
— Ну эта тварюга всегда себя странно ведёт! — Котов усмехнулся. — Она вся странность ходячая… Могли бы и переночевать на твёрдой земле.
Я при этих словах глянул на берег и даже сам не поверил тому, что вижу. Подумал — в глазах плывёт, чего раньше не случалось. Но нет — глаза меня не обманывали. Волнение на море теперь передавалось и земле… Я помотал головой, всё ещё не понимая, что происходит.
— Смотрите! — крикнул один из матросов, указывая на восток.