Читаем Реконструкция полностью

Кто-то из российских журналистов дозвонился до организаторов митинга и сообщил, что никто не появится перед школой раньше назначенного времени. Однако где будет располагаться импровизированная трибуна, организаторы указали: ориентиром стал выступающий из-под сугробов гранитный бордюр клумбы. Сэнди повернулась к оператору Глебу, но увидела, что дополнительные инструкции не требуются: он уже установил штатив, причем в подходящем месте – как раз напротив гранитного уступа. Поймав ее взгляд, оператор усмехнулся:

– Конечно, раньше времени не выйдут. Кстати, смотри, ОМОН подъехал. Похоже, мэрия снова случайно мероприятие разрешила.

Митинг был назначен на двенадцать часов. Шуховская школа стояла, не подавая признаков жизни, глядя на собравшихся темными дырами выбитых окон. На окружавшем ее строительном заборе был натянут плакат с лозунгом «В защиту Шуховки». Сэнди взглянула на часы – 11:55, но на заснеженной площадке перед школой не было никого, кроме переминающихся с ноги на ногу журналистов, нескольких зевак и выставленных полукругом камер, направленных в белые сугробы. Картина была странная.

Внезапно из-за угла здания школы начали выходить люди в рыжих строительных касках, на которых можно было различить все ту же надпись «В защиту Шуховки». Среди них – мальчишки и девчонки лет десяти-пятнадцати. Все они быстро преодолели расстояние от угла сквера до пространства перед камерами, остановились и стали растягивать транспаранты.

Людей, которых Сэнди поначалу приняла за обычных зевак, стало больше. Она сообразила, что случайных прохожих здесь быть не может: район Луговки практически нежилой, и утром в выходные, тем более зимой, мало кто может оказаться здесь случайно.

Из автобуса ОМОНа вышел человек в городском камуфляже и быстрым шагом приблизился к нескольким милиционерам в обычной форме, которые наблюдали за происходящим из дальнего угла сквера. Сэнди приложила к уху мобильный телефон, сделала вид, что шум толпы мешает ей разговаривать, и на несколько шагов приблизилась к сотрудникам милиции. До нее донеслось:

– Что тут?

– Ну, сами видите, товарищ старший лейтенант…

– Я-то вижу. Ладно, погоди… – офицер ОМОНа вытащил из кармана куртки мобильник и приложил к уху. – Алло. Да, начинается митинг… Да. А что делать? Что? Нет, так не пойдет, тут телевидение, я не могу… Да ничего, плакаты развернули, речи собираются говорить… Ну, какие… Сейчас…

Он повернулся к митингующим и стал всматриваться в надписи на транспарантах.

– «Верните детям родные стены!», «Кто пойдет под суд?», «Где вы, слуги народа?», «Чиновники, где предел вашей алчности?» А, вот – «Меняем Хесина на Кисина». Да нет, какой президент… Про Полевого тоже ничего… Понял. Так точно.

Омоновец защелкнул трубку и повернулся к милиционерам:

– В общем, просто ждем. Пока не кончится. Но нам тут работы, похоже, не будет – сами видите, камеры сплошняком. А вы там уточните у своих – может, административку на них повесить или еще как…

Небрежно козырнув, он закурил и, уже не торопясь, двинулся через дорогу обратно к автобусу.

Митинг начался. Слово брали родители, известные музыканты, выпускники – все они говорили о том, как они благодарны школе, как много дала им Шуховка, чем обязана этой школе страна и как важно оставить эту школу на ее историческом месте.

Некоторые стыдили чиновников за их безразличие к проблемам образования и культуры, даже обвиняли городские власти в затягивании реконструкции и намерении поступить со зданием школы так же, как и с некоторыми другими объектами города, в которых ранее располагались учреждения культуры, а теперь – рестораны и развлекательные заведения.

Сэнди подумала, что кадры митинга удачно дополнит интервью с директором Шуховской школы Вихровым: все это разбавит поток политических репортажей, которые BNN регулярно давало из столицы России.

* * *

Кабинет директора школы имени Шуховых Дмитрия Сергеевича Вихрова представлял собой средних размеров комнату с двумя окнами. У левой от них стены стоял рояль с лежащей на нем кипой нот и дисков, у правой – кресло и большой письменный стол с компьютером, заваленный стопками бумаг. Но сейчас директора за столом не было – он сидел на старом кожаном диване напротив окон, стряхивая сигаретный пепел в огромную пепельницу, стоявшую на широком журнальном столике.

В ожидании окончания митинга Вихров задумчиво смотрел на фотографию в рамке, которая стояла на одной из полок, подвешенных над роялем. Это был черно-белый портрет человека, которому на вид можно было дать лет сорок пять – чуть меньше, чем было сейчас самому Вихрову.

От размышлений директора Шуховки оторвал оживший и поползший по столику вибрирующий мобильный телефон. Вихров притушил окурок в пепельнице и нажал на боковую кнопку – крышка телефона откинулась. Митя встал: определитель показывал, что звонит начальство. Прижав телефон плечом к уху, он вытащил из пачки новую сигарету.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза