Реквием

Сколько же дней прошло с тех пор, как я получила эту страшную весть? Всего три недели, но жизнь моя остановилась в тот час. Или в долгие годы превратились дни. Я не знаю. Может быть, ты никогда не прочтешь этих строк, но я не могу не писать тебе. Я верю, далекий мой, что ты жив. Я не могу думать иначе. Каждую минуту, каждый день я жду тебя. Каждую ночь я вижу тебя во сне. Я часто просыпаюсь. Мне все кажется, что стучат. Что кто-то идет. Я слышу чьи-то шаги. Мне кажется, что я вижу тебя сквозь закрытые ставни. Вот ты подходишь к дому. Тихо стучишь в ставень кончиками пальцев. Помнишь, ты всегда отстукивал какой-нибудь мотив? Ты не решаешься сразу войти: ты боишься испугать нас. Сердце во мне цепенеет. Я не могу пошевельнуться, не имею сил встать и спросить, кто там. И ты уходишь. Шаги замирают. Я медленно, медленно прихожу в себя, понимаю, что это бред. (…) Почему ночь не может длиться вечно! День неумолим. Он настает, и я должна расстаться с тобой. За стеной плачут дети. Со стонами встают взрослые, начинают ссориться. Все торопятся. Как хорошо, что я тоже должна торопиться. Хорошо, что работа так непосильно тяжела для меня. Если бы ты знал, как я устаю! Утром не могу разогнуть пальцы. Болит поясница. Я наскоро ем и ухожу. Я работаю на элеваторе. Мы там ссыпаем зерно в мешки (это называется "кантарить") и грузим их в вагоны. День делится на две половины. Сначала мы все ждем, когда наступит обеденный перерыв. Потом считаем часы до конца. Особенно тяжело бывает в те дни, когда идет погрузка гороха. Мы стоим тогда в облаках пыли. Почти не видим друг друга. И только по равномерному трескучему звуку сыплющегося гороха догадываешься, что рядом стоит другая кантарщица. Мы задыхаемся от пыли. Часто чихаем. Я уже чихаю кровью.

Многие надевают повязку на нос и рот, но это мало помогает. Когда работа кончается, мы выходим из амбаров седые от пыли. Работать на овсе, грече или пшенице гораздо легче. Счастливчикам попадает мак. Говорят, от него хорошо спят. Не пробовала. Может быть, правда. Но видишь ли тогда сны? Я не хочу спать без снов. Во сне я с тобой. Этого у меня никто не отнимет. Или время унесет у меня и эту единственную мою радость?

Когда я на людях, горе мое уходит глубоко, глубоко в меня. Я даже иногда смеюсь и шучу. Мне даже кажется, что я ничего не чувствую. Только когда я одна, я думаю о тебе. Но я не могу плакать. Я не хочу вспоминать о том, что мне написали о тебе. Я все представляю себе, как мы встретимся. Это бывает по-разному, но всегда так ясно и ярко, с полным ощущением реальности…

(Июнь 1942, Белебей)

Если б ты спросил меня, как это произошло, что предчувствия моего сердца стали моей жизнью, моим убеждением, я не могла бы ответить. Просто для того, чтобы жить, работать, растить дочку, я должна верить, что ты жив, и я верю. Но все-таки он ведь существовал, этот день, ставший такой страшной гранью моей жизни? Да. Я знаю. Я сейчас расскажу тебе, как это было.

Утром я, как всегда, торопилась на работу, когда кто-то окликнул меня. Оборачиваюсь — почтальонша. Передает мне несколько писем. Одно из них от тебя. Я даже не сразу стала его читать, потому что оно было очень старое, очевидно где-то завалявшееся. У меня были уже письма более поздние. Но тогда мне не показался странным этот факт. Кроме письма был еще небольшой бланк, какие прикладываются к переводам и посылкам. Хорошо помню, что он был на розовой бумаге и химическими чернилами незнакомым почерком на нем было написано мое имя и обратный адрес вашей части. И опять я не подумала ничего худого. После работы я зашла с этим извещением на почту. У меня не было с собой никакого документа, так что получить я все равно ничего не могла бы, но я попросила сотрудницу только разрешить мне посмотреть на бланк перевода, чтобы выяснить, что это и от кого, так как почерк мне незнаком. Взглянув на перевод, пожилая худая женщина с гладко зачесанными волосами сказала мне: "Вам возвращается посылка". И, на мое удивление: "Мне? Но я никакой посылки не посылала!" протянула мне самой посмотреть бланк. В письменном сообщении — ничего. Верчу бланк в руках и вдруг вижу над строчками моего адреса надпись: "С вещами погибшего". Невольно я вскрикнула: "Что это? Что это за надпись?!"

Не помню, что говорила мне сотрудница почты. Я просила выдать мне посылку, так как рабочий день кончался, принести паспорт я не успела бы, а ждать до завтра не было сил. "Покажите мне любой документ, удостоверяющий вашу личность, и я выдам". Документа у меня не было. Я уже чувствовала, что несчастье совсем близко, но все еще сопротивлялась ему. "Может быть, это ошибка. Я только посмотрю, что там, в этой посылке. Я не могу ждать до завтра".

Вид мой, должно быть, говорил больше моих слов. Я облокотилась на барьер, отделяющий публику от служебного помещения. Голова и все тело стали вдруг бесконечно тяжелыми. Чувствовала, что кровь отхлынула куда-то от сердца. Я вспомнила, что со мной были хлебные карточки. По ним мне выдали посылку.