Реквием

— Я ужасно себя чувствовала после этого, — произ­носит Хана почти что шепотом. — Тебе следует это знать. Поэтому я и помогла тебе бежать. Я чувствовала... — Хана ищет нужное слово, — раскаяние.

— Ну а теперь? — интересуюсь я.

Хана поводит плечами.

— Теперь я исцелена, — говорит она. — Это совсем другое.

— Другое — это как? — На долю секунды мне хо­чется — сильнее всего на свете, сильнее, чем дышать, — чтобы я осталась здесь, с ней, и пусть все идет, как идет.

— Я чувствую себя более свободной, — говорит Хана. Я ждала от нее каких угодно слов, но не этих. Должно быть, Хана понимает, что я удивлена, потому что она продолжает: — Все словно... приглушенное. Словно слушаешь звуки из-под воды. Мне не приходится испытывать особых чувств по отношению к дру­гим людям. — Уголок ее губ приподнимается в усмеш­ке. — Возможно, как ты сказала, я никогда их не испытывала.

У меня начинает болеть голова. Чересчур. Все это чересчур. Мне хочется свернуться клубком и уснуть.

— Я не это имела в виду. Ты испытывала чувства — в смысле, к другим людям. Постоянно.

Я не уверена, что Хана меня слышит. Она говорит, словно высказывая запоздалое соображение:

— Мне не нужно ни к кому больше прислуши­ваться.

В ее тоне звучит нечто странное — почти победное. Когда я смотрю на Хану, она улыбается. Интересно, думает ли она о ком-нибудь конкретно?

Слышится звук открываемой и закрываемой двери и резкий мужской голос. Хана меняется в лице. Она мгновенно становится серьезной.

— Фред, — говорит она. Она быстро проходит к дверям позади меня и нерешительно выглядывает в коридор. Потом разворачивается ко мне, внезапно сделавшись напряженной. — Идем, — командует Хана. — Быстрее, пока он в кабинете.

— Куда идем? — спрашиваю я.

Хана на мгновение приобретает раздраженный вид.

— Задние двери выводят на террасу. Оттуда ты сможешь выбраться в сад, а из него — на Деннет-стрит. А по ней вернешься в Брайтон. Быстрее, — добавляет она. — Если он тебя увидит, то убьет.

Я настолько потрясена, что на мгновение застываю на месте и смотрю на Хану, разинув рот.

— Почему? — спрашиваю я. — Почему ты помога­ешь мне?

Хана снова улыбается, но глаза у нее остаются за­туманенными, непонятно что выражающими.

— Ты сама сказала. Я была твоей лучшей подругой.

Ко мне внезапно возвращаются силы. Хана позво­ляет мне уйти. Не дожидаясь, пока она передумает, я иду к ней. Она прижимается спиной к одной из ство­рок двери, придерживая ее для меня, и каждые не­сколько секунд выглядывает в коридор, проверяя, сво­боден ли путь. Я уже готова проскользнуть мимо нее, но притормаживаю на миг.

Жасмин и ваниль. Она все-таки до сих пор пользу­ется ними. От нее пахнет по-прежнему.

— Хана, — говорю я. Я стою так близко к ней, что вижу золото, проступающее сквозь голубизну ее глаз. Я облизываю губы. — Здесь бомба.

Хана отдергивается на долю дюйма.

— Что?

У меня нет времени сожалеть о сказанном.

— Здесь, где-то в доме. Уходи отсюда, ладно? Уходи.

Она скажет Фреду, и взрыв окажется бесполезен, но мне плевать. Я любила Хану когда-то, а сейчас она помогает мне. Я в долгу перед ней за это.

Лицо Ханы снова становится непроницаемым.

—Сколько осталось времени? — отрывисто спра­шивает она.

Я качаю головой.

— Десять минут. Самое большее пятнадцать.

Хана кивает, давая знать, что она все поняла. Я про­хожу мимо нее, в темноту коридора. Хана стоит на ме­сте, прижавшись к двери, неподвижная, словно статуя. Она кивком указывает на заднюю дверь.

Когда я берусь за дверную ручку, Хана шепотом окликает меня:

— Я чуть не забыла. — Она подходит ко мне, шурша платьем, и на мгновение мне чудится, будто она — при­зрак. — Грейс в Хайлендсе. Вайнневуд-роад, тридцать один. Они теперь живут там.

Я смотрю на нее. Где-то глубоко внутри этой чу­жой девушки погребена моя лучшая подруга.

— Хана... — начинаю говорить я.

Хана обрывает меня.

— Не благодари меня, — произносит она негромко. — Просто иди.

Повинуясь порыву, не задумываюсь о том, что яде лаю, я хватаю Хану за руку. Два долгих пожатия, два коротких. Наш старый сигнал.

Хана выглядит испуганной. Потом ее лицо медлен­но расслабляется. Всего на одну секунду оно озаряет­ся, как будто освещенное изнутри факелом.

— Я помню... — шепчет Хана.

Где-то хлопает дверь. Хана отдергивается; внезап­но у нее делается испуганный вид. Она разворачивает меня и толкает к двери.

— Иди! — командует она, и я иду. Я не огляды­ваюсь.

Хана

Я успеваю отсчитать по часам тридцать три секун­ды, прежде чем в кухню врывается Фред, красный от ярости.

— Где она?

Подмышки у него мокрые от пота, а его волосы, так тщательно уложенные и зафиксированные гелем пе­ред церемонией, в полнейшем беспорядке.

Я испытываю искушение переспросить, кого он имеет в виду, но я знаю, что это лишь взбесит его.

— Убежала, — говорю я.

— В каком смысле? Маркус сказал мне, что...

— Она меня ударила, — говорю я. Я надеюсь, что на лице остался след от пощечины Лины. — Я... я удари­лась головой об стену. Она убежала.