Реквием для зверя

— Что такое, милый? — повернулась к нему, демонстративно задрав подбородок. — Неужели так сложно признаться, что тебе на самом деле разбили кусок камня, который ты считаешь сердцем? Так мерзко осознавать, что ты влюбился в какую-то дешевую потаскуху? — иронично улыбнулась, вздёрнув бровь, и сделала шаг к нему навстречу. — Так больно видеть, что твой отец получает от меня именно то, за что ты и сам готов продать душу Дьяволу! — подошла ещё ближе, остановившись от него всего в нескольких сантиметрах. — Ну же, малыш Джеймс, пора бы уже собрать в кулак всю свою храбрость и признаться, что ты любишь меня! — растягиваю губы в насмешливой улыбке. Я, как взбешенная пчела, готова ужалить его как можно больнее! Вогнать в него своё крохотное ядовитое жало даже ценой собственной жизни! И пусть после этого я не смогу прожить и пары минут! Главное, чтобы он закрыл свой рот и больше никогда в жизни уже не посмел заикаться о чём-либо подобном! — Ну же, малыш, пора бы уже остепениться и признать, что вся та мерзость, которая снова и снова летит в мою сторону, не что иное, как самая настоящая ревность!

Я смотрю на Джеймса с надменной, самодовольной улыбкой. Жду, когда он снова не выдержит. Взбесится! Закипит! Попытается посмеяться над всем, что я только что на него вывалила, и у меня снова появится возможность впрыснуть в его тело очередную дозу яда. Яда, который он сам заставляет меня производить в попытке спастись от хищников!

Сейчас, без каблуков, я такая маленькая, что моя макушка едва ли достаёт Джеймсу до подбородка, но это всё равно не мешает мне запрокинуть голову и смотреть прямо ему в глаза. И мы стоим, застывшие во времени, продолжая испытывать друг друга долгими взглядами.

Я вижу, как нервно он дышит. Как напрягаются его желваки, ещё сильнее очерчивая и без того острые скулы. С каким негодованием он буравит меня своими холодными, бледно-голубыми глазами. И сквозь всю эту завесу ярости я начинаю ловить в его тяжелом взгляде какие-то странные нотки отчаяния, негодования и боли… Словно именно здесь и именно сейчас перед Джеймсом открылась главная тайна всей его жизни.

— Чёрт, Джеймс, это что, правда?.. — опустилось моё дыхание глубоко в живот и притаилось на самом его дне, когда я с каким-то нечеловеческим ужасом поняла, что только что открыла тот самый ящик Пандоры, в котором он, как последний проклятый, скрывал ото всех на свете именно эти чувства…

И теперь передо мной стоит настолько уязвимый мужчина, что, казалось, стоит мне проронить хотя бы ещё одно грубое слово или ехидную насмешку, он тотчас сломается, как самый простой карточный домик.

— Пошла вон отсюда, — нервно касаясь губ, Джеймс сделал шаг в сторону и прошел мимо меня, возвращаясь к кровати.

Не став ни спорить, ни извиняться, я выполнила его спокойный приказ, оставив больничную палату. Сложно было понять, что именно я испытываю в этот момент. Мысли о том, что Джеймс Прайд на самом деле влюблён, казались не более чем нелепой шуткой!

Пропитанный лекарствами воздух стал тяжелым и едким. Таким удушливым и горьким, что я больше не могла оставаться на месте. Ноги несут меня прочь из отделения, и я, как заколдованная, брожу по светлым коридорам, пытаясь переварить, собраться с мыслями.

«Влюблён! Влюблён! Влюблён!» — пульсировал во мне истеричный голос из подсознания. Вопит как сумасшедший, смешиваясь со смехом и плачем!

Но я всё равно не могу уловить смысла этого простого и безумно сложного слова. Мозг отказывается признавать, что такой человек на самом деле способен испытывать хоть что-то сродни настоящей любви. Отказывается принимать то, что он на самом деле мог любить меня всё это время!

Чёрт! Происходящее кажется дурным сном! Потому что раз за разом до меня начинает доходить, что самой главной причиной его злости стали чувства ко мне! Что, не найдя выхода, они подобно красивому фрукту наполнились соком, а потом начали потихоньку гнить, чернеть и покрываться плесенью…

Сама не знаю почему, но впервые за прошедший месяц я снова начала чувствовать себя виноватой. Виноватой за то, что растоптала его сговором со своим дядей. За то, что переспала с его отцом, для того чтобы сделать больно. И, конечно же, за то, что не могу ответить на его любовь.

— Даяна, — позвал меня кто-то, прекращая целые часы моего затянувшегося самобичевания.

Обернувшись и посмотрев на приятную блондинку, я далеко не сразу поняла, что это та самая Эллисон, с которой меня познакомил Джеймс. Приятная и слегка нервная, она поочерёдно прикусила губы, поправляя своё сдержанное бирюзовое платье.

— Добрый день, — спрыгнула с подоконника, подходя к ней чуть ближе, — вас пригласили, чтобы вы поработали с Джеймсом?

— Что? — как-то совсем уж непонимающе переспросила женщина и поправила волосы.

— После направления в отделение психиатрии. Это вас пригласили поработать с ним, для того чтобы исключить попытку самоубийства? — спокойно повторила и сразу же обхватила себя руками, потирая плечи.

— Не совсем, — сжато улыбается Эллисон и делает шаг назад, приглашая меня последовать за собой. — Я здесь для моральной поддержки.