Реквием по зверю

— Эх, видать, ничего-то ты не понимаешь, — с сокрушенным видом покачал головой полковник Колесников. — Ладно, сегодня я добрый, так что постараюсь тебе доходчиво объяснить, что к чему. Но только объяснение это будет уже в последний раз! Так вот, слушай и запоминай. Ежели ты так и будешь держать язык за зубами из-за своего упрямства, то тогда мы передадим тебя совсем другим людям.

Кажется, до Владимира Серебрянникова начало доходить, что его упертость может выйти ему боком. Он стоял и молчал, глядя в одну точку. Но я была уверена, что сейчас заключенный лихорадочно соображает, как ему быть, как ему вести себя в сложившейся ситуации. Возможно, возобладает здравый смысл, и парень примет единственно правильное решение: рассказать, кому он продал переделанный пистолет.

Наверное, полковник Колесников тоже верил в такой исход. Но для большей убедительности Ростислав Леонидович решил продолжить воспитательную беседу.

— Вов, я вот не зря только что обмолвился о «других людях», — продолжал полковник. — Да, биться мы с тобой не будем. Нравится тебе запираться, что ж — дело вольное. Но вот другим дознавателям ты расскажешь об этом пистолете абсолютно все. Сразу хочу сказать, что твоя статья останется прежней, и срок, который ты по ней получил, не уменьшится ни на один день. Но кое-что изменится, это я тебе твердо обещаю. Изменится очень круто и, заметь, не в лучшую для тебя сторону — это условия твоей последующей жизни. Собственно, этих изменений может и не произойти, если ты честно, без утайки расскажешь нам о том, кому именно ты продал этот пистолет и когда по времени это произошло. Тогда — да, все останется по-прежнему, все будет на своих местах. Ты, Вова, так же будешь ходить на стройку, вырабатывать свою норму, а может, и перерабатывать ее. А как твой срок подойдет к половине того, что тебе назначил суд, то ты вправе будешь подать заявление-ходатайство о досрочном освобождении. Правда, увенчается это предприятие успехом или нет, я сказать тебе не смогу. Потому как не экстрасенс. Но все останется на своих местах, как я уже говорил. Понимаешь, Вова?

— Дык понимаю я все, гражданин начальник, вы все так доходчиво разложили, прямо по полочкам, — сейчас заключенный Серебрянников вроде бы сбросил с себя оцепенение и начал говорить нормально, без выкрутасов.

Правда, парень все-таки не удержался и спросил:

— А если так выйдет, что я вам не расскажу? Что тогда будет?

— Ты чем слушал? Я же тебе только что сказал, что передадим тебя другим дознавателям. Они все узнают, что нужно узнать, это даже не обсуждается, тут — без вариантов. Но дознаватели доложат наверх о том, что ты отказался сотрудничать с правоохранительными органами, что нисколько не раскаялся и отказался от чистосердечного признания. И как только все это станет известно большому начальству, то ты, Вова, тут же распрощаешься с этим местом. И отправишься ты в суровый и холодный край, в далекую и неласковую колонию где-то под Мурманском, а может, и еще дальше. Вот чем обернется твоя глупость, твое нежелание рассказать об оружии, которое ты переделал и продал. Подумай хорошенько, оно того стоит? Никто не пришлет передачку, никто не приедет на свидание, потому как ехать к тебе, Вова, не ближний свет.

Полковник Колесников замолчал, давая время Серебрянникову принять решение. Я почувствовала, что Владимир Серебрянников это решение для себя уже принял, и решила усилить эффект от речи полковника.

— Вы ведь, Серебрянников, неглупый человек, во всяком случае, дружите с мозгами, — сказала я. — Подумайте, зачем вам все то, о чем так красочно только что рассказал Ростислав Леонидович?

Серебрянников согласно кивнул. Вероятно, он уже просчитал последствия своего отказа от сотрудничества и подумал, что рисковать не стоит. В конце концов, его запирательство никому пользы не принесет, а ему самому будет от этого только хуже. Он ведь не святой великомученик.

— Ростислав Леонидович, — обратилась я к полковнику Колесникову, — я вот тут подумала, а что, если Серебрянников не то чтобы хочет отказаться от сотрудничества с правоохранительными органами, а просто в связи с тем, что память его немного подвела, он так себя и повел вначале. Я права, Серебрянников?

Теперь я посмотрела на заключенного.

Парень кивнул и заговорил:

— Да, точно, вспомнил ведь я все. Так что я все вам расскажу про этот травмат, который я собственноручно переделал в боевое оружие. Да только вы уж, Ростислав Леонидыч, оформите мне это как явку с повинной, а я чистосердечно признаюсь.

— Ты мне условия тут не ставь. Получается, что расскажешь все про этот пистолет ты только в том случае, если тебе оформят явку с повинной? — спросил Ростислав Колесников. — Да еще и чистосердечное признание пристегнут? Так, что ли?

Владимир Серебрянников молчал.

— А если я не выполню эти твои предварительные условия, так ты снова в отказ пойдешь? «Я — не я, и пистолет не мой». Так, что ли? — полковник повысил голос.

— Виноват, гражданин начальник, — тихо проговорил заключенный. — Я все вам расскажу.