Реквием разлучённым и павшим

— Конечно, нужны! — живо подхватил Алтайский. — Представьте себе: кто-то звонит по телефону или приходит и спрашивает: «когда уезжает итальянский консул Маффей», или «нет ли у вас данных, с каким поездом уезжает Шаляпин», или, в конце концов, «когда уезжает госпожа Вожель-Гест, господин Борыкин»… Понимаете, улучшался сервис, то есть уровень обслуживания, а это главное в работе туристических контор. Каждый обращавшийся был для нас потенциальным клиентом, чем быстрее и точнее мы давали справку, тем больше могла быть уверенность, что при поездке этот человек обратится именно к нам за билетами уже для себя и, следовательно, билетная касса заработает свои пять процентов от стоимости проданных билетов…

— Не хитрите, Алтайский! — снова перебил капитан. — По-моему, вы хотите спрятать концы в воду, потому что умалчиваете о главном! Кому вы эти сведения передавали? Полиции, жандармерии, разведке?

— Ну, знаете! — вспыхнул Алтайский. — Спрашивать: кто звонит, откуда звонят — это было бы верхом бестактности! Так бы и сказали, что в туристбюро сидят жандармы, а это значило бы потерять клиентуру и заработок.

— Значит, вы не отрицаете, — неумолимо продолжал капитан, — что сведения о служащих советского консульства и дипломатических курьерах вы могли сообщить и в полицию, и в жандармерию, и представителю разведки?

— Повторяю, я обязан был отвечать любому, — зло и безнадежно сказал Алтайский, уже не рассчитывая, что ему удастся что-то объяснить толком. — Я обязан был давать справки независимо от того, было ли у спрашивающего полицейское или жандармское удостоверение или не было! К тому же вам, наверное, известно, что машину советского консульства всегда сопровождала другая, набитая японцами. За каждым советским служащим ходили по пятам два-три шпика… Чтобы отъехать от Харбина на 20 километров, русским требовалось разрешение из полицейского управления… Все это я говорю к тому, чтобы вы себе представили ненужность справки об отъезде работников консульства из билетной кассы.

— А не было ли у вас случаев, когда какие-либо неофициальные лица просили вас специально сообщить об отъезде сотрудника консульства? — Тяпцев сделал ударение на слове «специально».

— Такой случай был! — не раздумывая, сразу ответил Алтайский. — Я его очень хорошо помню, потому что он связан с эпизодом, заставившим меня поставить жирный крест на всех «авторитетах» старой чиновной Росии…

Капитан молча поднял на подследственного глаза.

— В Харбине, — начал Алтайский издалека, чтобы следователь его наверняка понял, — было много всяких «бывших людей» — царских губернаторов, генералов, чиновников, аристократов. Многие их них опустились, потеряли человеческое достоинство, не только сановитость. И тем не менее среди эмигрантов было принято уважать чины, если, конечно, их обладатели не валялись под забором…

— Это мне известно, — улыбнулся капитан.

— Смешно вспоминать глупости, которые приходилось порой слышать, — тоже улыбнулся Алтайский. — Сидят где-нибудь на уличных скамеечках такие голодранцы, что диву даешься — откуда они взялись, «стреляют» у прохожих папиросы и рассуждают: кому из них и какой государственный пост можно доверить в освобожденной от большевиков России… Конечно, были среди них и те, кто сумел сохранить деньги или получить хорошо оплачиваемую работу. Такому бывший высокий чин продолжал служить, помогал создавать ему ореол «непререкаемого авторитета», о котором можно было говорить только уважительным шепотом. Конечно, фальшь таких «авторитетов» я понял не сразу, был молодой и дурной… Но пора перейти к сути дела. Однажды в нашей билетной кассе зазвонил телефон. Снял трубку китаец, знавший десяток русских слов, ответил по-русски «ваша подождать» и передал трубку мне.

Мужской голос спросил: «Когда уезжает сотрудник советского консульства Свечников?»

Алтайский невольно остановился, потому что капитан, услышав фамилию, вдруг резко откинулся на спинку стула, немного смутился этого движения, и, наклонив голову, постарался изобразить прежнее безразличие к словам подследственного. Но при этом он на мгновение еще раз поднял глаза, встретился взглядом с глазами Алтайского, и тот понял: нет, не равнодушие было в глазах капитана!

Восстанавливая нить прерванной мысли, Алтайский продолжил:

— Мужской голос спросил, когда уезжает Свечников? Я посмотрел в книгу записей, этой фамилии там не было, я так и ответил. Часа через два тот же голос повторил вопрос. Я, уже не заглядывая в книгу записей, ответил, что билетов для Свечникова не брали. На следующий день звонок повторился еще раз. На сей раз после моего отрицательного ответа голос обратился с дополнительной просьбой: когда билет будет продан, сообщить об этом по такому-то номеру Михайлову… Затем появился и сам Михайлов, которого представил директор билетной кассы: «Это Михайлов-сын, ему нужно давать любые справки по телефону». Я ответил, что это входит в сервис, поэтому особого предупреждения делать не надо.