Реквием разлучённым и павшим

— Ой, мать-перемать, до чего ж голова болит, аж опухла, раскалывается… Ой, доктор, не глумись, ничего не дам щупать, пропадаю… Ой…

— Дай только руку!

Рука действительно или с холоду показалась Алтайскому очень горячей, пульс учащенный, напряженный… И все знания иссякли.

— Ладно, — решил Алтайский, — завтра на работу не ходи, лечись — вот порошки, попей сейчас и утром, а днем приходи в санчасть. Как твоя фамилия, чья бригада?

— Доктор — человек! — раздался сразу поздоровевший голос больного. — Не то, что этот гнусавый! Может «чи-фирьку» попьешь с вишневым вареньем?.. Ой, а мне и «чифирь» не помогает, ужасть просто! — опять «заболел» голос.

На следующий день Алтайский узнал в больном того самого бандита, который отобрал у него год назад свой котелок с купленной Алтайским картошкой.

— Я тебя узнал, — шепнул бандит. — Ты человек, доктор, зла не имеешь, давай «по петушкам» [16] жить?

Клепиков, конечно, слышал шепот, но сделал вид, что ничего не заметил. Осмотрел бандита, выстукал, выслушал и громко поставил обычный диагноз, обусловленный для таких случаев:

— Niheritis acuta mudificans! [17]

Алтайский готов был провалиться сквозь землю за свою вчерашнюю ошибку, но лицо бандита вытянулось, и он произнес со страхом:

— Это всурьез? Цыкута, говоришь? Знаю, как от нее дохнут! Может, взаправду лечиться надо?

— И еще как серьезно, — невозмутимо сказал Клепиков. — Я тебе дам порошки, пей неделю по три раза в день. Тебе обязательно надо выходить на работу, дышать свежим воздухом, двигаться, чем больше, тем лучше… Болезнь серьезная, но может и пройти, если сам себе не враг. Ты еще молодой. А через неделю я тебя обследую. Никаких «чифирей», мяса тоже не ешь — нужна диета. Будет слабить — значит, дело пошло на поправку. Give me natrium sulfuricum in pulveris,[18] — добавил он, обращаясь к Алтайскому.

Недоверие, возникшее в глазах бандита от назначения работы и движения на чистом воздухе, при последних словах Клепикова вновь сменилось выражением почти паники:

— Ну, и доктора у нас! На чистой латыни разговаривают, — сказал бандит, не то подбадривая себя, не то демонстрируя эрудицию. В ящике Алтайский нашел только девять пакетиков с глауберовой солью, поэтому быстро отвесил и мастерски зачерпнул еще три.

— Я даю дозы чуть побольше, — тихо сказал он бандиту, когда Клепиков отвернулся. — Должно подействовать через три-четыре дня. Не подействует — приходи, дам еще…

Подействовало «лекарство» через полтора дня, так как бандит вообще перестал есть — черт их знает, этих докторов! Ведь на чистой латыни разговаривают, ученые…

* * *

В начале нового 1949 года поползли слухи, что бандитов будут отделять от 58-й. Вскоре они подтвердились: была освобождена и выгорожена отдельная зона, и Анна Ефимовна поручила Алтайскому организовать там свой медпункт.

— Мужик ты покладистый, бандиты тебя не тронут. Да и все равно мне посылать туда некого, а чуть что санчасть рядом!

Под медпункт выделили отдельный домик, начали его ремонтировать под присмотром Алтайского. Когда домик был почти готов, поставили стол, пару табуреток и натопили печь, туда неожиданно явилась бандитская делегация, которая, без сомнения, специально подстроила это свидание с Алтайским.

Следом за главарем-паханом вошли «шестерки» с котелками и парой бутылок с осветленной солью политурой, один вид которых вызвал у Алтайского представление о немедленном превращении в пересоленного карася, стоит только выпить хотя бы глоток…

Пахан — маленький плюгавенький человек, о высоком звании которого в воровской иерархии свидетельствовало лишь одно отличие — особого покроя жилет, почему-то называемый ворами «правилкой». Вцепившись острыми глазами в лицо Алтайского, пахан начал:

— Тебя позычил Серега Артемьев… Ты сам чуешь, где с Серегой был… Свой ты мужик в доску, и нет падлы подметывать под тебя карты! Соображаешь?

Еще бы не сообразить! Пахан ясно дал понять, что его жизнь не будет разыграна в карты, если… А что потребуют бандиты взамен?

— Все у тебя будет — и «подхарчиться», и «подбарахлиться». Сам «прохаря»[19] тебе найду хромовы… Соображаешь?

— Соображаю.

— Вот и лады! Ну, что я говорил? — стрельнул пахан глазами на окружающих.

«Шестерки» подали Алтайскому ложку, а сам пахан налил себе, потом Алтайскому политуру в подставленные «шестерками» кружки.

— Как зовут-то тебя? Леха? — переспросил Алтайский. — Так вот что, Леха! Будем мы кирюхами, но разговор еще впереди… А для начала скажу тебе прямо: желудок у меня больной, поэтому политурой меня не неволь, хотя чокнуться с тобой и хоть каплю выпить — обязан! Будь здоров и все вы!

Вновь обретенные кирюхи заулыбались.

— Мужик по делу! — резюмировал пахан. — Эх, будь мы на воле, неделю б пили, что хошь!

Алтайский поднес кружку ко рту, чуть не обжог едучей солью губы и сделал вид, что проглотил. Пахан допил свою до дна, сплюнул:

— Тьфу, зараза!