Release my soul (СИ)

А спустя четыре года их маленькое и неприметное государство посетил с визитом Владыка всех земель, лишь недавно получивший этот титул. И до сих пор не имевший в своем подчинении столь скромного клочка земли. Ни отец, ни бабушка просто так отдавать власть не желали. Выхода было лишь два: война или политический союз. Но все дочери уже обручились, причем, в большинстве случаев, даже имея теплые чувства к избранникам. Более того, разрыв помолвки был способен повлечь за собой порчу других отношений.

Она могла спасти государство от войны. Отца – от потери трона. Кого-то из сестер – от ненавистного брака. Хоть раз получить благодарный взгляд со стороны бабушки. А собственная судьба вряд ли уже могла стать хуже. И потому задернувшаяся шторка, скрывшая ее от так и не ставших родными лиц, была полностью осознанным выбором. Тронувшаяся карета меняла одну тюрьму на другую.

Шестой принцессе уже было некого терять. И оставалось лишь надеяться на мальчишку, который когда-то ей пообещал быть рядом.

Тешить себя собственноручно сплетенной сказкой. Которая никогда не сбудется.

========== — XI — ==========

Hiroyuki Sawano – Blumenkranz

Восемь лет. По меркам высших существ – миг, едва ли заметный среди других ему подобных. По людским меркам – длительный срок, за который многое может измениться. Но не для той, чья жизнь вообще, похоже, не предусматривала ярких красок на сером, как ее кожа, полотне. Прядильщицы Трехликой, видимо, к моменту работы над ее судьбой выбились из сил. А ножницы, чтобы перерезать нить, затупились или же вообще затерялись где-то.

Мутное зеркало, как и в девичьих покоях отцовского дворца, показывало осточертевшую за годы картину. Все слова о том, что с возрастом красота леди распускается, аки цветок в ночь полной лунной силы, к внешности когда-то шестой принцессы, а теперь единственной супруги Владыки всех земель отношения не имели. Серость, бледность и нечеловеческий цвет глаз. Отпугивающие прислугу, вызывающие презрение у мужа и сочувствующие взгляды у гостей и послов. Ненавистные всем, и ей в первую очередь. Можно сколько угодно надеть на себя драгоценностей, заказать самые роскошные платья, наложить румян и помады. Только это ничего не изменит. И она не станет привлекательнее. Человечнее.

Если бы она родилась в семье простых людей, ей бы разбили голову о камни еще во младенчестве. Но она оказалась принцессой. И, возможно, смогла хотя бы принести пользу семье. А значит, ей придется жить до самого конца. Однажды, быть может, даже подарить наследника супругу, который со дня их бракосочетания к ней не прикасался, и надеяться, что ребенок не возьмет от своей матери ни единой черты. Потому что тогда она не позавидует его будущему.

А еще продолжать каждую ночь видеть один и тот же сон, каждый раз не желая просыпаться. Потому что утром родное и любимое лицо сотрется из памяти, и даже тепло чужих ладоней на плечах, невесомое касание губ на лбу исчезнут. И снова душу обхватит почти могильный холод одинокой опочивальни. И единственным желанием будет вновь погрузиться то ли в ночной кошмар, то ли в детскую мечту. Где существует лишь один человек, которому почему-то важна ее жизнь.

Быть может, она окончательно уже потерялась между реальностью и иллюзией, перестав принимать первую и отдавшись последней. Потому что все меньше хотела находиться среди этих лиц, даже просто сидя в беседке с книгой в руках. И все больше – вернуться в те несколько часов ее одиннадцатого дня рождения. Так сильно хотела, что, похоже, начинала переносить желаемое в действительное. Объяснить иначе игры разума не было возможности.

У ослепительно-белой колонны, увитой плющом, опираясь на нее плечом, стоял мужчина с абсолютно черными, непроницаемыми глазами, хранящими в себе всю первобытную тьму.

Он пришел. За ней.

Двенадцать лет не могли пройти незаметно. Лицо потеряло детскую округлость, губы стали тоньше, а во взгляде, кажется, появилось еще больше усталости, будто он старше всех Высших вместе взятых. Неужели дар способен так вытягивать жизненные силы? Или же дело не в этом? Но, как бы то ни было, не узнать мальчишку, когда-то давно сохранившего ее жизнь, она не смогла бы, даже спустя десятки лет.

Книга, смысл которой уже давно потерялся за грузом воспоминаний, захлопнулась, ложась на каменную скамью. Ноги не гнулись, отчего шаги выходили неуклюжими и неестественными. В ушах шумело: то ли от волнения, то ли от окончательного помутнения рассудка. Дыхание, кажется, уже вообще не вздымало скованную плотной тканью платья грудь. И потянувшаяся вперед худощавая рука отчетливо дрожала, а, коснувшись завитка черных волос, все так же достигающих плеч, дернулась. И по утратившим румянец щекам покатились первые слезы.

Человек перед ней был абсолютно реален.