Религия бешеных

От меня ускользала суть истинных претензий. Я слышала придирки. Широкая коалиция (НБП + КПРФ + либералы, они же демократы), о которой мечтал теперь Лимонов, — кто-то в партии воспринимал это в штыки…

— Нацболы, — взывал в те дни Лимонов, — те, кто еще не вполне принял курс партии на создание широкой коалиции, думайте военными категориями. Это выпрямляет сознание, дисциплинирует мысль, не дает ей расплываться. Не борьба идеологий сейчас идет, а борьба против безыдейного монстра, готового эксплуатировать ЛЮБУЮ ИДЕОЛОГИЮ, лишь бы сохранить власть. Идет борьба за то, чтобы идеологии могли нормально конкурировать, чтобы не на кухне собравшись мы могли пропагандировать друг другу свои идеи, а, допустим, по Первому каналу ТВ…

— Для сторонников политического одиночества и маргинального статуса нашей партии, — продолжал Эдуард Лимонов, — напоминаю, что политика — это искусство заключать союзы. Не бойтесь союзов. От нас не убудет, а только прибудет. Заключая союз с парламентскими партиями, с такой, к примеру, партией, как КПРФ, мы тем самым заразимся от них некоторой легитимностью. Чтобы вырасти быстрее, подростку НБП нужно тусоваться среди взрослых (пусть он, подросток, и видит недостатки взрослых), а не бродить одиноко и угрюмо в стороне. Прошу вас, товарищи партийцы, доверять партии и ее центральной организации, ее руководителям. Мы знаем, куда мы ведем вас и как добиться победы. Однако в условиях полицейского государства мы не можем выложить все карты и выболтать все секреты. Вы должны это понимать. Верьте руководству партии — это люди честные и неподкупные. Мы вывели вас уже на национальную сцену политики. Мало ли создавалось политических партий в 90-х годах, где они все? НБП выжила и возвысилась. Партия бессмертна! Слава партии!

«9 ноября 2004 года. Председатель Национал-большевистской партии Эдуард Лимонов разослал лидерам оппозиционных партий телеграммы:

Геннадию Зюганову

Ирине Хакамаде

Григорию Явлинскому

Виктору Тюлькину

Предлагаю на любых условиях сесть за стол совместной пресс-конференции в составе: Зюганов, Явлинский, Хакамада, Тюлькин, Лимонов. Для того чтобы заявить испуганному, обеспокоенному, негодующему народу: в России есть единая оппозиция… Прошу Вас и заклинаю: решитесь.

Ваш Э. Лимонов».

Абсолютная власть вождя («У вас в партии только один член партии. Все остальные просто так нарисовались!») категорически не устраивала тех, кто до сих пор не мог поверить, что нарисовался просто так…

Может быть, только одним еще человеком, не просто так нарисовавшимся, был Абель…

Однажды я наблюдала совсем красивую картину. Однажды они вдруг потянулись на улицу все. Было полное ощущение, что на какую-то разборку… Толпа нацболов, топоча ботинками и водоворотом закручиваясь в слишком узком коридоре, повалила из Бункера наверх. Откуда их столько набралось? Я даже не отследила, сколько всего народу было. И главное, кто на чьей стороне.

Но большинство было с Абелем. Тот подошел к Голубовичу, невозмутимо сидящему на кухне спиной ко входу. И что-то тихо проговорил из-за спины, склонившись к уху. Куда-то позвал. Я сразу поняла, что именно позвал. Но тогда еще не знала, куда именно. Алексей ответил ему восхитительно отсутствующим взглядом. «Не повернув головы кочан…» Настолько отсутствующим, что Абель отступил и ушел. Выход был там же, где вход… Мы остались на кухне одни. Голубович не повелся. Может быть, единственным сохранив в тот момент нейтралитет. Это надо уметь…

Еще у меня было подобие нейтралитета. Я не была членом партии. Я вообще была в коме. Но я была женщиной одного из заговорщиков. И похоже, у него больше не было никого. «Кружок друзей рейхсфюрера СС» состоял из двух человек. Тишина — и меня. И он попытался увеличить число своих сторонников в партии вдвое…

— Какая же все это мерзость…

Мы шли к метро, он проговорил это сквозь зубы. Я умею не задавать вопросов. Но сложно понять, о чем говорят, если говорят как будто на чужом языке…

Соловей хотел, чтобы я его поддержала. Господи, в чем? Как будто ему был важен каждый голос, отданный за него на неведомом мне голосовании. Или на буквальном голосовании. И если он это голосование не перетянет на свою сторону, ему как будто придется собственноручно подписать себе приговор…

— Сережа, конечно, я, чем могу, тебя поддержу…

Но без участия во внутрипартийных разборках на правах партийца это были просто слова…

В тот день Тишин подкинул мне проблем. Уйдя с Соловьем на улицу — и вернув его в чудовищном состоянии. Нет, не физическом…

— Меня мой самый дорогой человек сдал с потрохами…

Этот их вызревавший заговор… Кто-то, кому он продолжал верить, мог с потрохами сдать его врагам. А врагами там теперь был кто? Его партийные товарищи. И здесь пощады не жди…

Ты не успеешь

Мы ехали, мы опять ехали в метро, и это было уже выматывающе-невыносимо. Я не могла видеть людей так близко перед собой.