Религия и мифология

И неслучайно, что XIX век – это век невероятной популярности сказок «1000 и 1 ночи» и замечательная история того, как культура книжная впитывает фольклор. «1000 и 1 ночь» – это потрясающий сборник фольклорных произведений, существовавший во множестве списков, при этом надо сказать, что те, кто пытались подготовить многотомное академическое издание «1000 и 1 ночи», наверное, уснули на середине первого тома, а может быть, и не дойдя до него. Потому что это очень тяжкое чтение. Мы все в детстве читали сказки «1000 и 1 ночи» в замечательном пересказе востоковеда Михаила Салье, который сделал и академический перевод этого грандиозного собрания сказок (1929–1939). Так же, как и с другими народными сказками, здесь разница изначальной и детской версии огромна, и даже куда нагляднее, чем в случае с Перро, потому что Салье, в сущности, совершил два подвига: когда он досконально перевел всю эту грандиозную книгу и когда затем он вычленил из нее самые интересные сказки и пересказал их очень увлекательно для детей.

А вообще очень много кто переводил это собрание сказок, и об этом лучше всего сказал Хорхе Луиса Борхес в своем очерке «Переводчики 1001 ночи»:

«Начну с основателя династии. Жан Антуан Галлан – французский арабист, который привез из Стамбула скромную коллекцию монет, монографию о приготовлении кофе, арабский экземпляр “Ночей” и (в качестве приложения) некого маронита, отличающегося памятью не менее вдохновенной, чем Шахерезада. Этому таинственному помощнику, – чьего имени я даже вспоминать не хочу, а говорят, что его звали Ханна, – мы обязаны некоторыми важными сказками, неизвестными оригиналу: об Ала-ад-дине, о Сорока разбойниках, о принце Ахмаде и джиннии Пери-Бану, об Абу-л-Хасане, спящем наяву, о ночном приключении Харуна ар-Рашида, о двух сестрах-завистницах и их младшей сестре. Достаточно простого перечисления этих названий, чтоб стало ясно: введя истории, которые со временем стали незаменимыми и которые последующие переводчики – его противники – опустить не решились, Галлан утвердил канон».

Дальше Борхес со своей замечательной иронической элегантностью анализирует эти варианты, а затем переходит к другим переводчикам. 90 лет спустя, после смерти Антуана Галлана (Галлан жил в начале XVIII века, а мы переносимся уже в XIX), рождается новый переводчик ночей, Эдвард Лейн.

Лейн сделал очень забавный перевод «1000 и 1 ночи», лишний раз доказывающий, что эти сказки совсем не детские – это одновременно огромный, довольно скучный и довольно неприличный текст, и чопорного Лейна это очень шокировало. Борхес пишет: «Преднамеренных глупостей в оригинале нет. Галлан выправляет случайные нелепости, кажущиеся ему следствием дурного вкуса. Но Лейн выискивает их и преследует, словно инквизитор. Его порядочность молчать не может; он предпочитает ряд перепуганных пояснений, набранных петитом, сбивчиво поясняющих: “Здесь я выпускаю один предосудительный эпизод. В этом месте опущено омерзительное объяснение. Здесь слишком грубая и не поддающаяся переводу строка. По необходимости опускаю еще одну историю. От этого места и далее – ряд купюр. Бездарная история о рабе Бухайте не заслуживает перевода”». Дальше Борхес замечает: «Лейн – виртуоз изворотливости, несомненный предвестник удивительной голливудской стыдливости»[80].