Религиозная жизнь Древней Руси в IX–XI веках. Язычество, христианство, двоеверие

Праславянский потусторонний мир – это рай (*rajь) – куда переселяются души всех умерших. Этимологический смысл *rajь (*roi-: *rei) – «связанное с (или находящееся за) водой»[581]. Связь «области смерти» с водой подтверждается целой группой лингвистических данных. Вода мифологизировалась не только как локус смерти, но и как дорога, путь в иной мир. Мифологическое осмысление воды, в свою очередь, детерминировало концептуальную взаимосвязь «вода» – «граница между мирами»[582]. В многочисленных случаях славянские курганные кладбища размещались вблизи проточных вод. Известный славянский обряд – пускание предметов по воде – являлся магическим способ передачи из «этого» света на «тот» некоторых предметов и сообщений, которые часто и предназначались мертвым[583]. С темой воды связан и полисемантичный образ бога загробного мира – Велеса (Волоса)[584].

Но пребывают ли души умерших где-то в далеком раю или временно приходят оттуда к живым, или одновременно находятся и там, и поблизости – остается неясным для исследователей славянской мифологии. Дело в том, что традиционная обыденная жизнь и ее предписания изображают родителей, дедов или постоянно присутствующими в области живых или «навещающими» их. Эта противоречивость обыкновенно интерпретируется как результат контаминации разновременных представлений. Однако она может быть рассмотрена и как явление синхронного среза: свойства подобной модели мира позволяют совмещать взаимоисключающие, на рациональный взгляд, черты. «Несовместимость» пространственных представлений загробного мира: подземного, небесного, расположенного на острове, на кладбище, в печи и т. д. – не требует оправданий внутри своей системы. Пребывание в печи не мешает ему (миру мертвых) находится и под землей; предмет, который «передают» покойнику, закапывая в могилу, может быть «получен» им на небесах[585].

В древнейшей культуре индоевропейской общности загробный мир представлялся в виде пастбища, на котором паслись души умерших людей и принесенных в жертву животных, что связано со скотоводческим характером индоевропейцев[586]. Характерно обозначение мира мертвых и бога мертвых этимологически родственными друг другу лексемами, которые восходят к слову *uel – первоначально в значении ‘пастбище, луг’. Хеттское uellu – ‘луг’, ‘пастбище мервых’; гомеровские «Елисейские поля» – ‘поля мертвых’; древне-исландское val-holl – ‘Вальгалла’, ‘жилище воинов, павших на поле боя’; литовское velines – ‘поминовение мертвых’; латышское Velu laiks – ‘обряд поминовения мертвых’;

литовское Veliuona – ‘бог мертвых’; древнерусское Велесъ[587]. Пастбище мертвых отделяется от мира живых водой, через которую нужно переправится, чтобы попасть в потусторонний мир. На представлении о воде, как о стихии связанной со смертью и загробным миром, основаны общеиндоевропейские ритуалы принесения «водных клятв» в древнеиндийской и греческой традициях[588].

Непосредственных данных о том, как представляли рай ранние славяне, не существует. Возможно, имела место модификация древнеевропейской мифологемы «луга-пастбища» в природный объект типа сада (леса). В славянских языках концепт «дерево» последовательно связывается с «миром мертвых». Характерным примером является дуб, сопоставимый с валлийским dwfn ‘загробный мир’. То же наблюдается и в отношении прочих фольклорных символизаций деревьев, а также в параллелизме русского диалектного рай, райник ‘дерево, густой лес’ и общерусского рай как обозначения загробного мира[589].

В хронике германского епископа Титмара Мерзебургского (975–1018) есть указание на то, что западные славяне не знали понятий Воскресение и Воздаяние[590]. Думается, и восточные славяне в дохристианский период не имели подобных представлений[591]. Несмотря на многовариантность (и диалектность) славянских воззрений на посмертное существование, следует признать наличие такой константной мифологемы как онтологическая тождественность загробного и земного мира. Обобщая многочисленные наблюдения, высказанные в предшествующей литературе, О. М. Рапов совершенно справедливо предположил, что стержневой идеей единства «того» и «этого света» в славянском язычестве эпохи раннего средневековья было представление о том, что «умершие продолжают прерванную на земле жизнь в потустороннем мире». Знатный человек и «на том свете» оставался знатным; там его окружали ранее умершие родственники и слуги; знатный человек пользовался большим количеством тех вещей, которыми он владел на земле – кораблем, оружием, дорогими одеждами, скотом и т. д. Богатым людям и в раю предстояла жизнь в роскоши и удовольствии, бедные должны были сами добывать себе пропитание[592]. «Суть этой идеологии предельно ясна. Чтобы обеспечить себе в потустороннем мире по возможности лучший удел, следует в земной жизни накопить как можно больше богатств, а также занять в земном обществе высокое положение»[593].