Читаем Ремарки полностью

ОСЕННЕЙ ГОРЕЧЬЮ ПОСЫПАНА ВЕСНА…

Осенней горечью посыпана весна,

и влажен воздух, как хмельные губы,

осколок солнца серебрится, как блесна,

и туча щукой обнажает зубы.

Боксером мрачным исподлобья смотрит день

на город, сдавленный его перчаткой.

Мы не одну с тобой отбрасываем тень,

как два врага перед смертельной схваткой.

/2011/

КОГДА В КОРИДОРЕ ВКЛЮЧАЕТСЯ СВЕТ…

Когда в коридоре включается свет,

и греется снег на ботинках,

я знаю, что будет усталый рассвет,

две чашки на старых пластинках.

Ты спичкою чиркнешь, на миг осветив

свой каменный профиль и руку,

и скажешь, запястье мое обхватив:

– Как мне разлюбить тебя, суку?

И запах волос моих будешь вдыхать,

губами касаясь до дрожи,

и как оторваться – не сложно понять:

меня отдирай только с кожей!

Ну вот: в коридоре включается свет –

изучена даже улыбка,

и брошен на полку тяжелый кастет,

и руки смыкаются липко.

/2011/

ОДЕЯЛО БЕСПОМОЩНО СКОМКАНО…

Одеяло беспомощно скомкано,

не подернуто шторой окно,

и мой голос сжимается тонко, но

это, кажется, было давно.

Словно жизнь затерялась во времени,

и на книгах – столетняя пыль.

Не избавиться, смертным, от бремени,

если жизнью становится быль.

И твой взгляд всё такой же восторженный,

и разорван злосчастный билет,

чемодан на ковре не разложенный,

и твой голос сквозь годы: «Привет».

Проходи, видишь: комната прежняя,

и всё та же в пружинах кровать,

и зима завывается снежная…

Что ты хочешь, потерянный, знать?

Ночью холодно – днями согретая,

Ты глядишь на кольцо, не дыша.

Эта песня судьбой не допетая,

и растерянно смотрит душа.

Помолчим о счастливых мгновениях,

вьюга стонет щенком со двора.

Было страшно скитаться в забвениях.

Я ладонь разожму:

«Вам пора».

/2011/

ПЫЛЬ ЗОЛОТИЛАСЬ…

Пыль золотилась в лучистом

столбике света, и ты

голосом пел серебристым,

грелись в ладонях цветы.

Разве я что-то сказала

в тающих отблесках дня?

Просто из рук вдруг упала

рюмка хмельного огня.

Что происходит? – не знаю –

страшно молчать и смотреть,

словно по самому краю

ходим… и можно взлететь.

Где-то захлопнулись двери,

замерли стрелки часов,

я прошептала, что верю

в жизнь ускользающих слов.

…Падали в тающий город

с крыш, завывая, ветра –

странный, наверное, повод

вместе дожить до утра.

/2010/

В ДОМЕ УНЫЛО МЕРЦАЕТ НОЧНИК…

В доме уныло мерцает ночник,

бродит печально тоска,

снимок в руках отрешен, словно лик,

как пистолет у виска.

Греется чайник в полночной тиши,

капает с крана вода,

блики машин, как лучи из души,

И далеки города…

Я отпустила тебя, как рассвет

звезд прерывает полет.

Нет сожаленья, и падает свет

на раскрошившийся лед.

/2011/

НАМОКЛА ГАЗЕТА ПОД ЛИВНЕМ…

Намокла газета под ливнем,

ромашки закрыли глаза,

и город мне кажется дивным,

и ласково-страстной гроза.

Черна и безлюдна дорога,

сверкают слезой купола.

Ботинки твои у порога –

как долго тебя я ждала…

/2010/

В МАШИНЕ

Мы ехали в осеннюю свободу,

качался динозаврик на крючке,

и лил нещадно кто-то с неба воду,

я трогала колечко на руке.

«Нет, ты не думай, это просто мысли –

Мы целый день с тобою проведем».

Ты повернулся и сказал мне: «В смысле?

Я думал: мы вдвоем с тобой умрем».

Чернела вся промокшая дорога,

я буквы выводила на стекле.

«Вот черт, – сказал в нависшем смоге, –

Кардан стучит и стрелки на нуле».

Дышала печки, грея наши ноги.

Ты пальцы сжал до боли на руке,

и дождь, стихая, падал понемногу,

и прыгал динозаврик на крючке…

/2010/

ОПЯТЬ НЕ ЗАЖИГАЮ В ДОМЕ СВЕТ

Опять не зажигаю в доме свет,

и голос горький в тишине,

закутанная в теплый старый плед,

и небо где-то в вышине.

Мы просто как друзья поговорим

за пятой чашкой кофе, что ж,

так может суждено, и мы сгорим –

и руки разжимают нож.

Как много лет прошло, и осень вновь,

дописаны давно слова,

на пальцах, сжавших нож, проступит кровь,

как вновь раскрытая глава.

И тикают настенные часы,

гитару в сотый раз берешь,

за окнами всё мокро от росы –

смешной предлог остаться. Что ж…

/2010/

СВЕТ СТРУИТСЯ В РАЗМЫТЫЕ ОКНА…

Свет струится в размытые окна

на холодную твердость стола,

из железа ты, видимо, соткан,

и на улице листья – дотла.

Кротко странствуют в комнате блики,

зажигалка погасла в дымке́…

Что ж, иди, я сотру все улики,

и надето кольцо на руке.

Кто мы в мире? Заблудшие души?

На пол брошен поэзии том.

Как же тихо /ты только послушай/

в этой осени, впущенной в дом.

/2010/

ТАК ЛЕГКИ РАССВЕТНЫЕ ЧАСЫ…

Так легки рассветные часы,

недопит в стакане горький чай,

расплелись ромашки из косы,

и гремит за окнами трамвай.

Полосой холодной сжатый рот,

на стене – мозаичная тень,

и урчит на кресле рыжий кот,

всё светлее странствующий день.

В зеркале подвешенном – часы,

маятник сверяет с сердцем стук,

мы лежим, касаются носы…

И Земля очерчивает круг…

/2010/

ОТЧЕГО НА СЕРДЦЕ СНОВА ОСЕНЬ…

Отчего на сердце снова осень,

нарастает призраками мгла,

угасают бренные вопросы

в пламени, сжигающем дотла.

Отчего во мне так много места

для огромной стонущей тоски,

отчего мне на Земле так тесно,

сжатой в раскаленные тиски!

Дни проходят как в оцепененье,

Перейти на страницу:

Похожие книги

Поэты 1820–1830-х годов. Том 2
Поэты 1820–1830-х годов. Том 2

1820–1830-е годы — «золотой век» русской поэзии, выдвинувший плеяду могучих талантов. Отблеск величия этой богатейшей поэтической культуры заметен и на творчестве многих поэтов второго и третьего ряда — современников Пушкина и Лермонтова. Их произведения ныне забыты или малоизвестны. Настоящее двухтомное издание охватывает наиболее интересные произведения свыше сорока поэтов, в том числе таких примечательных, как А. И. Подолинский, В. И. Туманский, С. П. Шевырев, В. Г. Тепляков, Н. В. Кукольник, А. А. Шишков, Д. П. Ознобишин и другие. Сборник отличается тематическим и жанровым разнообразием (поэмы, драмы, сатиры, элегии, эмиграммы, послания и т. д.), обогащает картину литературной жизни пушкинской эпохи.

Константин Петрович Масальский , Лукьян Андреевич Якубович , Нестор Васильевич Кукольник , Николай Михайлович Сатин , Семён Егорович Раич

Поэзия / Стихи и поэзия