Рембрандт

Рембрандт, видимо, знал о радостных материнских чаяниях Магдалены, хотя никто не посвящал его в эту тайну. Однажды после полудня, когда Титус просматривал счета, Рембрандт увлек Магдалену к себе в мастерскую. Лицо его выражало глубокую таинственность, а глаза горели, как маленькие тлеющие угольки. Удивленная, Магдалена с любопытством последовала за художником.

Порывшись в одном из ящиков, Рембрандт вернулся к ней с большим веером из страусовых перьев. Магдалена недоумевала: откуда у него взялась такая роскошная вещь? Но она промолчала и предоставила свекру свободу действий. Рембрандт велел ей сесть, дал ей веер в руки и широко раскрыл его у нее на коленях. Она покраснела, улыбаясь. По обыкновению что-то напевая, мастер принялся за работу. Он только раз прервал себя, для того чтобы сказать Магдалене:

— Этот портрет будет для него.

Пока Рембрандт писал Магдалену, — и в этот день, и в последующие, в те часы, когда Титус работал у себя в лавке, — между ними установилось взаимное молчаливое понимание. Магдалена готова была расцеловать старого волшебника за портрет. Она позировала ему, вся тихо светясь в предвкушении грядущего материнства.

Кашель почти прекратился, и Титус с каждым днем все меньше остерегался, вел себя все безрассуднее. Боли почти совсем исчезли. Однажды после обеда ом появился перед Магдаленой с коньками в руках. Она прямо задрожала от испуга, но Титус обнял ее и увлек на ледяную дорожку. Через четверть часа они уже скользили по каналу. Магдалена не хотела пользоваться помощью Титуса, по он настаивал, — и она, боясь взволновать его, согласилась. Ухватив жену за руку, он потащил ее за собой. Покружив час по каналам, они побежали назад. Теперь ветер дул им навстречу. В ужасе Магдалена услышала тяжелое дыхание Титуса. Встревожившись, она предложила снять коньки и вернуться домой пешком. Но это показалось Титусу ниже его достоинства. Рассердившись, он побежал дальше, держа ее за руку, и она, предчувствуя недоброе, терпеливо следовала за ним. Усталый и весь в поту вернулся Титус домой. Колени у него дрожали, ом опустился в кресло в полуобморочном состоянии. Магдалена, с трудом владея собой, метнулась в кухню и там в полном отчаянии дала волю слезам.

Услышав ее рыдания, Титус пошел к ней. Когда он нежно обнял ее, лоб у него все еще был влажный. Она покачала головой.

— Ах, Титус, какой же ты глупый, какой легкомысленный! А ты должен быть так осторожен. Смотри, не пришлось бы потом каяться!

Он запрокинул голову и беспечно рассмеялся. Потом снова обнял ее, но она отстранилась.

Они сели за стол. Титус ел без аппетита. Он рано лег.

Назавтра кашель вернулся, сначала — короткий и сдержанный, а потом — болезненными толчками. Магдалена вызвала врача. Тот выслушал Титуса и озабоченно нахмурился.

— Слишком рано начал выходить, — сказал он Магдалене и пожал плечами. — Надо лежать, ни в коем случае не подниматься с постели!

В голосе врача послышался грозный приговор. Все последующие дин этот приговор не переставал звучать в ушах Магдалены. Кашель Титуса становился все надрывнее. Тяжкая боль изнуряла тело больного. Опять появился жар. Каждый раз, когда Магдалена слышала этот глухой, смертельный кашель, ей казалось, что она сама умирает. Но она последним усилием воли брала себя в руки. Иной раз, когда Титус захлебывался, она, стоя у изголовья, даже пыталась ободряюще улыбаться и класть руку ему на грудь, как будто этим незначительным жестом можно было приостановить разрушение организма…

В доме царила гнетущая тишина. По коридорам и лестницам люди скользили, как тени. Корнелия не решалась входить в спальню; ей было невыносимо видеть, как убывают силы Титуса. Рембрандт, точно слепец, метался по мастерской и вдруг, испуганно остановившись, прислушивался к кашлю Титуса, разрывавшему глубокую тишину зимнего послеобеденного часа. По-видимому, до его сознания все-таки доходило, что это его сын там, в нижнем этаже, борется со смертью…

В одну из искрящихся морозных ночей Титуса не стало…

Он лежал один. Магдалена, вконец измученная, задремала подле его постели. Титус не сводил с нее глаз. Над кроватью висел ее последний портрет: с веером, прикрывавшим ее зачавшее чрево. Он отвернулся. Мысль работала ясно, без страха. Он знал, что теперь уже не долго ждать. Всю свою жизнь он прожил под страхом смерти. Но в эту ночь все словно переменилось, как будто то, что было связано с жизнью, потеряло свое значение: жена, отец, ребенок… Что же такое смерть — счастье или мука?.. Неведомо. Он понимал только, что смерть — неотъемлемая часть жизни; что в какой-то момент дорога жизни внезапно сворачивает в сторону, в неведомый край — и здесь предел, за который человеческому глазу не дано проникнуть. Жизнь круто вознесла его вверх, а теперь передает его грядущему. И так должно быть…