Рембрандт

Закутанный в широкий плащ, Рембрандт стоял позади галдевшей толпы в выставочном помещении Данкертсов. Мастер огляделся. Повсюду в папках, бюварах, в тонких деревянных подрамниках были разложены или развешаны его офорты и рисунки пером. Лишь несколько недель назад все это еще находилось в его мастерской на Бреестраате. В толпе покупателей и просто любопытных — вход сюда был свободный — Рембрандт узнавал знакомых художников. Он вздохнул глубоко и решительно: теперь он убедился воочию!

Обманут!

Он обвел глазами помещение. Пол из белых и черных плиток, мокрый от стекавших с плащей капель дождя, был весь в грязных следах. Люди стояли тесными группами — друзья с друзьями; иногда в кучку художников пытался затесаться какой-нибудь бюргер. Покупатели столпились перед письменным столом, отодвинутым в угол. Среди них попадались и англичане: Рембрандт узнавал их по чужеземному покрою длинных плащей и высоким твердым шляпам.

За столом, на котором лежала раскрытая кассовая книга, сидел Корнелис Данкертс. Покупатели называли номера понравившихся им произведений, он сообщал стоимость, и они тут же отсчитывали деньги. Данкерт Данкертс, проверив сумму, выходил в соседнюю комнату и запирал деньги в стенной шкаф.

Давка была неимоверная. В зале стоял гул от негромких, удивленных голосов, и гул этот мешал Рембрандту расслышать, что говорят. Но все же ему удалось уловить отдельные реплики.

— Интересно, что скажет Рембрандт?

— Выручка неслыханная даже для него.

— А что толку! Все равно она попадет к заимодавцам. Эти паразиты так же крепко держат его в своих лапах, как и нас.

— Да, верно! Кто из нас не работает на них, подлецов?

— Нет, кто бы подумал!

— Совершенно невероятно! Прошлым летом, он, казалось, окончательно выдохся.

— Ах, у кого в доме столько молодежи, да еще молодая жена впридачу…

— Он точно возродился, право!

— Неужели все это его рукой сделано?

— Несомненно! Манера его!

— Не знаю, не знаю… Ходят такие странные слухи… У него много преданных и способных учеников…

— Нет, нет! Исключается! Молодому так никогда не написать! Это его манера! Сразу видно, что Рембрандт!

Расталкивая толпу посетителей, Рембрандт пробирался вперед. Кругом знакомые лица: одни поблекли, заботы и невзгоды наложили на них свою печать, на висках появилась седина; других разнесло от роскошной жизни, а возможно, и от недугов преждевременной старости.

«А каков же я сам?» — смутно шевельнулась у Рембрандта мысль, и он невольно поискал глазами зеркало.

Он шел, решительно расталкивая толпу. Вот они, те, кто о нем судачил. Вот Говерт Флинк, его бывший ученик, а теперь — рабский подражатель ван дер Гельста; и Флинк тоже судачит о нем… судачит и Кампо Вейерман, тоже некогда его ученик!.. А еще дальше — худощавый Рейсдаль; он смеется, растянув тонкие губы, не зная, что и думать о внезапно возрожденном, как птица феникс, мастерстве Рембрандта. Рядом с Рейсдалем — торговец картинами Гуго Аллардт. Он даже побледнел от зависти. И все — чужие, друзья, товарищи юности его, его, Рембрандта, — наклоняясь друг к другу, шушукаются о нем.

Но вот они заметили, что он смотрит на них. От удивления те, на которых упал его взгляд, широко открыли глаза и сейчас же потупились. Он ни с кем не раскланялся. Распахнув плащ, прошел мимо, прямо к братьям Данкертсам.

Люди молча расступались перед ним. Какой-то человек шепнул что-то на ухо своему сынишке, которого он держал за руку. И вдруг раздался детский звонкий голосок. В нем слышались и удивление и восторг:

— Это Рембрандт?..

Тогда все с удивлением и любопытством обернулись в сторону мастера. Посетителей охватила вдруг почтительная робость: они смущенно приподнимали шляпы и учтиво шаркали. С трудом сдерживаемое раздражение Рембрандта росло. «Трусы, — думал он. — Трусы!..» И никому, решительно никому не поклонился.

Он шел прямо к братьям Данкертсам.

Те увидели Рембрандта и, застыв от испуга, ждали его приближения. Они никак ни думали, что он здесь появится.

Корнелис быстро захлопнул кассовую книгу и поспешно засунул ее под ворох бумаг, но по пристальному взгляду Рембрандта понял, что опоздал. Художник посмотрел туда, где была спрятана кассовая книга, посмотрел на разбросанное по столу золото и серебро, отливавшее матовым блеском на яркой поверхности красного дерева, и перевел взгляд на побледневшие лица обоих братьев.

Еще было не ясно, чем все это кончится. Теснясь, все устремились к столу. Никто не понимал, что же происходит между мастером и продавцами его картин. Англичане, услышав великое имя, локтями и коленями пробивали себе дорогу в первый ряд, чтобы посмотреть на «the most famous painter» — самого знаменитого художника.