Ренегат

Но у меня в руках доказательства более весомые. И я не имею причин не верить отцу. Наверное, он сам сделал снимки, и кто-то неизвестный ему помогал. Вот, папа стоит у воды. И за его спиной не озеро, он на берегу моря или океана. Я никогда не видела настолько большой, необъятный водоем.

— Что это значит, Люк? — требовательно осведомляюсь я. — Объясни мне, пожалуйста. Ты что-то знаешь… — выдавливаю я, а в горле, будто комок застрял. Изучаю очередной фотоснимок: отец на весьма дивном параде, где лица людей и их одежда перепачканы разноцветными красками, но им весело, и они светятся счастьем, как лампочки.

— Эти фотографии сделаны твоим отцом, Харпер. — тихо говорит Люк, будто раскрывает самую большую в мире тайну, и касается моей руки.

— Где?

— За Дугой. В «старом» мире.

— Он уничтожен.

— Не обманывай себя. Ты всегда знала, что это не правда. Ведь так, Харпер?

Откладываю фото. Отец не врал и не выдумывал ничего из того, что рассказывал. Но я считала его фантастические небылицы всего лишь потешным вымыслом. Как же я ошибалась! Но Люк, когда я пересказывала их ему, внимательно слушал и не смеялся. Не может быть, чтобы он знал?

— Ты знал? — выпаливаю я, задыхаясь. — Ты знал об этом!

Он соглашается:

— Мне было тринадцать, когда твой отец пришел ко мне. Видимо, он посчитал меня достаточно взрослым, чтобы я воспринял все всерьез и поверил ему.

Наотрез отказываюсь верить в то, что слышу. Почему?! Почему отец пошел к нему? Почему Люку он поведал все раньше, чем мне?

— Почему ты мне не сказал? Почему молчал до сегодняшнего дня? — вытирая слезы, осведомляюсь я. Странно, я не чувствую ни боли, лишь сожалею, что не поверила в сказки папы.

— Вспомни себя, Харпер. — Люк сжимает мою руку в своей. — Ты сбежала бы за Дугу. Тебя бы поймали и казнили.

— Нет, ты ошибаешься. Меня бы не поймали.

— Хочешь сказать, что я плохо тебя знал? Это сейчас ты так думаешь, но тогда… — Голос Люка смягчается. — Я не хотел, чтобы все так произошло. Ты бы не послушалась.

— Тогда бы я не потратила три года жизни на поиски доказательств того, что за Дугой есть жизнь. Понимаешь? Я искала подтверждения, а они все это время были у тебя.

— Теперь ты их имеешь.

— Нам известно, что за Дугой есть города, люди… Нам нужно уходить, Люк! Я не могу больше ждать! — завершаю я, и поднимаюсь с намерениями удрать из Норы, а потом за Дугу. Осталось придумать, как это сделать, ведь с датчиком отслеживания в руке совершить побег крайне затруднительно.

— Я же говорил. — выпаливает он.

Он прав. Учитывая, какой безрассудной я была, не раздумывая, бросилась бы за Дугу, и из-за собственной неосмотрительности меня бы быстро поймали, или же я бы попала в одну из ловушек. Но я выросла, изменилась и, естественно, поумнела. Я обязательно придумаю, как улизнуть за несокрушимую ограду.

Люк останавливается напротив. Он касается моего раскрасневшегося, как раскаленный уголек, лица и смотрит прямо мне в глаза. Вид у него поразительно спокойный, а голос настолько ровный, что раздражает.

— Послушай меня, Харпер Маверик. Тебе отсюда не уйти, понимаешь?

— Меня не выпустят.

— Я не об этом. Я тебе не позволю.

— Что?

— Когда ты спала, приходил Марлоу.

— Марлоу? — удивляюсь я. Глубоко сомневаюсь, что за тот период, пока я была на Охоте, он отрезвел. Хотя один Люк знает, сколько на самом деле прошло времени. — Зачем?

— Убедится, что с тобой все хорошо. И сказать, что в Котле поднялся бунт.

— Бунт? — переспрашиваю я, чувствуя воспалившейся жар в груди.

— Произошло то, чего ты так хотела. И ты нужна людям. Они надеются, что ты вернешься и возглавишь их. — произносит Люк бесстрастно, но его глаза будто горят. — Помнишь, что мы когда-то делали каждый вечер на площади? — Я угукаю, ведь то время мне никогда не забыть. — Ты единственная, в ком они нуждаются, ведь ты все начала.

Было темно и дул порывистый ветер. Я сидела возле папы, завернувшись в старую куртку, точно как кочан кукурузы в лепестки. Отец молча держал табличку с надписью «Будущее в наших руках». Я как раз принесла ему ужин. В тот вечер я не ожидала увидеть Люка, но он приволок пустую железную бочку и дрова и мы разожгли огонь. Немного позже со смены домой возвращались рабочие. Я стала выкрикивать всякие несуразицы, мол, нас убивают, морят голодом, а мы бездельничаем и в смирении опускаем головы. Кажется, тогда я была совсем другим человеком и ничего не боялась. Мигом подоспели охранники, мгновенно арестовавшие отца, а Люк, ухватив меня, притянул к развалинам, где мы просидели до утра. Это был первый раз, когда я вышла на площадь.

— Это не правда. — отрицаю я. — Все начал отец.

— Нет. — подчеркивает он. — Ты спросила его, когда была маленькой, о том, почему вы живете так, как во время войны.

— Это он тебе сказал? — Я не помню, чтобы я спрашивала нечто подобное. Должно быть, я была слишком маленькой, чтобы это запомнить. По искреннему, дружелюбному выражению Люка понимаю, что он говорит правду.

— Ты нужна людям в Котле. — повторяет он.

— Нет, это глупость и… я не справлюсь.

— Справишься. — уверяет он. — Ты сильная, у тебя все получится.