Люк вытирает рукавом мои мокрые щеки и снова обнимает.
— Все будет хорошо, Маверик. — шепчет он. — Вот увидишь. Обещай оставаться сильной, что бы не случилось.
— Я без тебя не смогу, Люк.
— Сможешь! Ты умная, храбрая, настойчивая, выносливая… Ты все сможешь! Пообещай мне, пожалуйста!
— Я попробую. — еле выговариваю я.
— Умница. — одобряет Люк, поглаживая меня по голове. — Я буду рядом, как можно дольше.
Зарыв лицо в шею Люка, вспоминаю данное себе обещание: что бы ни было — не плакать. Мне срочно нужно собраться и не раскисать. Все вполне приемлемо. Люк сейчас возле меня, он жив. Я чувствую запах его кожи, слышу, как он дышит и даже как, участившись, бьется его сердце. Так что, для того, чтобы хлюпать носом нет весомой причины.
— Ты колючий, как ежик. — вытер слезы, улыбаюсь я Люку. — Тебе нужно побриться.
— Да? — изумляется он, проводя пальцами по моим мокрым ресницам. — Совсем замотался. Завтра, ладно?
— Угу, — смеюсь я.
— Не плачь, Маверик. — просит он. — Не плачь…
Раздается нетерпеливый грохот в дверь — кто-то стучится и при этом недовольно пыхтит, как старый паровой катер. Люк говорит, что открыто, и в комнату, точно самолет, влетает раздраженная Джойстин. Ее серо-голубой колпак съехал на левую сторону головы, по лбу стекают прозрачные бусинки пота, халат, который она сменила утром, уже заляпан кровью и перемазан черной копотью.
— Знаете что!.. Сил моих больше нет! Хемстворда заменит только его сын! — рявкнув, заявляет она. Люк с безмолвным недоумением смотрит на женщину. — Только его сын! Я всем так и сказала.
Не понимая, о чем говорит медсестра, оглядываюсь на Люка.
— Я не могу и не хочу. — отказывается он.
— Люди ждут тебя! Они напуганы и готовы разбежаться, как крысы, чувствуя опасность. — предупреждает Джойстин. — Людям нужен лидер — тот, кто их возглавит и укажет верную дорогу. Иначе они действительно разбегутся. А их не так много осталось.
— Пускай идут. — роняет Люк и Джойстин рассержено и, перекосив большой рот, охает.
— Хемстворд никогда бы не сказал подобного.
— Вы не знали моего отца! — огрызается Люк. — Вы не можете знать, что бы он сказал!
— Ну, это слишком, сынок! — фыркает Джойстин. — Я прожила на белом свете дольше, и кое в чем разбираюсь лучше тебя.
— Да вы то и можете, что бесстыже и безнаказанно судачить! Так, что идите! Спасайтесь! — напоминает Люк. — И так многовато погибло…
— Что?! Да как ты смеешь! — вскрикивает свиным визгом женщина от неприятной правды, брошенной прямо ей в личину. — Ты понимаешь, чего мне стоило сюда прийти? — немного усмирившись, выпаливает Джойстин. — Я здесь, чтобы помочь людям. Я исполняю свой долг.
— Это ваша прямая обязанность. — вставляет Люк. — Но вы о ней вспоминаете только сейчас!
— Уйду я — уйдут другие. — угрожает медсестра, не выдумав ничего более дельного. — И никого не останется. А люди, что в подвале — они обречены. Да, моя совесть не чиста, но речь идет не обо мне, просто чисто по-человечески сжалься над ними! Хочешь узнать, почему они пришли сюда? Они наконец-то осмелились драться за свою жизнь. Они хотят доказать, что еще умеют бороться, что в их крови есть немного отваги, а в груди не погас огонь надежды. Они просто напуганы, им нужен кто-то, кто бы их слегка встряхнул, приободрил. Впрочем, — хмыкает она, — не обращай внимания. Можешь сидеть здесь, спрятавшись, и гордиться собой.
Запрокинув голову, Джойстин удаляется, демонстративно хлопнув дверью.
— Я устал. — тихо признается Люк.
— Наверно, ты все-таки должен их поддержать. — уверяю я его. — Мне не нравится тот Кентон. Он подозрительный и отстраняется… Ему это не нужно.
— Это он нас сдал. — оповещает Люк. Теперь-то мне понятно, почему тот меня так испугался и позеленел, как несвежий мертвец.
— Почему?
— Полагаю, он надеялся получить в вознаграждение снисходительность к себе.
— И как ты поступишь?
— Никак. — пожимает он плечами. — От предателей избавляются даже те, кому они служили. Я, наверное, пойду. Останешься здесь?
Я согласно киваю.
— Хорошо. — говорит Люк и целует меня. — Береги себя.
Люк забирает руку от моего лица, я замечаю на тыльной стороне ладони рисунок, но не успеваю спросить, что он означает. Как только за ним захлопывается дверь, а я тут же бросаюсь к столу, хватаю тряпку и резкими движениями стряхиваю с нее пыль.
Вопреки тому, что в Котле кроме серой и черной одежды больше никакой не отыщешь, у мамы были розовые платья. В день ее исчезновение на ней было одно из них. Значит, она не ушла по своей воле (этот вариант я всегда откидала), маму арестовали и держали здесь. Она была умной и предусмотрительной и могла оторвать кусок от подола платья и оставить, как след. Но она исчезла год назад, прошло слишком много времени. Но розовые платья были только у нее…