Ренегат

— Знаете, сначала появился шум. — Я встаю с кресла, припоминая не до конца понятные мне детали. И к собственному удивлению мое утверждение звучит, как вопрос, на который я немедленно хочу получить ответ.

— У каждого суггесторный сон и восприятие протекает по-разному. — начинает говорить Кая. — У тебя, например, шум — это информация, которою ты четко не услышала, но восприняла. А другие его вовсе могут не слышать.

— А еще, я очнулась в маленьком ящике… Это должно что-то значить. Тоже ассоциация? — Девушка кивает. — Потом места стало больше.

— Потому что загрузилось больше информации. — произносит Люк. На экране мой портрет исчезает, и появляется скучное, изборожденное усталостью лицо Пять.

— Комната — мое подсознание. — размышляю я в голос. — Но почему Селестайн? Почему на стене плавала ее гадкая физиономия?

— Аарон Селестайн — суггестор, то есть тот, кто подает информацию. Ты — суггерент, воспринимаешь ее. Голос Селестайн — голос Эксперимента. — отвечает Кая. — И ее лицо тоже созданная твоим подсознанием ассоциация. Разве ты никогда не замечала, как услышанные и учуянные во сне звуки и запахи меняют сновидение? Разве ты никогда не слышала сквозь дремоту чью-то речь и тебе тут же снились эти люди? А, учуяв приятный запах, тебе не чудились всякие вкусности или по пробуждению тебе тут же не хотелось есть? Так же и с суггестией. Только источником звука и запахов является проглоченный тобою маленький ком, работающий непосредственно внутри тебя.

Суггестия — это внушение, довольно сложный процесс. И мне, наверно, никогда не понять все тонкости. Я проглотила ампулу с комочком внутри, и через него слышала повелительный голос Селестайн. Никогда не думала, что такое возможно. Намного проще слушать радио, или смотреть телевизор, ведь они — самый простой способ внушения и сведенья без малейшей устали поглощаешь, да и еще с большим аппетитом, как у слона.

— Почему именно суггестия? — интересуюсь я, скрестив руки на груди.

— Есть много методов, — говорит Кая после недолгого молчания, — но все они малоэффективные. Поэтому выбрали самую сложную форму, с эффектом длительного действия. — уточняет она, — Тот сгусток в ампуле… В желудке он расщепляется на сотни частичек, которые, распределившись по организму, прикрепляются к нервным окончанием, подающим сигнал прямо в мозг. Поэтому ты слышала Селестайн, как меня сейчас. Мы работаем с подсознанием, но все намного сложнее. — уверяет Кая. — Ведь изменения происходят именно в недрах разума: создается вторая реальность, изменяются образы и сложившиеся ранее мнения. И ты веришь в них, потому что не можешь отличить подлинную реальность от той, что внушили.

Папа когда-то сказал, что мы никогда не проживем свою подлинную жизнь. И его безусловной правоте нет пределов. Поддавая нас, таких же ребят, как я, искажающей подсознание и сознание процедуре, нас насильно принуждают верить в несуществующий мир, в то, чего на самом деле нет. Почему мы должны уверовать в процветающий Богем, когда, на самом деле, как утопающий, барахтаемся в нищете и дохнем от голода? Зачем нас призывают убивать мятежников? Хотя чего я этим задаюсь, тут и так ясно, что властям не нужны повстанцы, ведь им комфортнее и безопаснее жить в призрачном мире, как рыбам на дне спокойного моря, где их не потревожат никакие бури и нежелательные перемены, которых они боятся, как тень солнца. Нет, над нами не должны ставить опыты, как на животных, или поддавать массовому увещеванию, ибо у кого нет ни малейшего желания покидать свой должностной пост. Или я ошибаюсь?

— Зачем придумали Эксперимент? Почему проводят суггестию? — спрашиваю я, ожидая подтверждения.

— Чтобы сохранить власть. — сухо отвечает Кая, как будто я спросила об обыденной, незначительной вещи.

Тотчас меня прокалывает парадоксальный вопрос: зачем проводят сегрегацию, отделяя физически слабых от более выносливых и сильных? Ведь, это нелогично! Убивая большое количество ребят, бесспорно заслуживающих жить, власть теряет значительную часть населения, априори не таящих в себе угрозу, и которым смело можно повелевать. Мне кажется, что власть действует нелогично, сознательно расправляясь с народом, двигаясь к тому, что вскоре останется лишь незначительная горсть избранных.

— Но одни решения и действия власти противоречат другим. — выпаливаю я. — Зачем отсоединять одних ребят от других, когда можно над всеми провести суггестию. Равным счетом отличий в них никаких, но после внушения все они останутся благосклонными к властям.

— Дело в мировоззрении, — говорит Люк. — Тебе ли не знать? У них совсем другая идеология, их убеждения не изменить.

— Да, — задумчиво и машинально изрекаю я, по-прежнему копошась в мыслях. — Только жаль, что из-за их и непонятных мне убеждений умирают люди…

Под словом «их» я подразумеваю Аарон Селестайн и Касейбиана Кроу.

— Они просто создают непобедимую армию. — подталкивает меня к выводу Люк. — Они полагают, что прошедших все испытания невозможно одолеть.