Ренегат

— Идем, Харпер! Или ты хочешь, чтобы нас здесь нашли?

Мы удираем. По дороге домой мы единогласно соглашаемся не говорить и ни за что не вспоминать неожиданное кошмарное происшествие в лесу. И вообще, мы никогда не ходили в лес, даже не знаем, что он есть за Дугой.

— Никогда! — повторяю я. — Мы никогда не были за Дугой.

— Конечно.

Тщательно ополаскиваю в озере руки и умываюсь. Но отвратительный трупный запах ограждает меня невидимой удушающей оболочкой. Склонившись над зеркально чистой водой, замечаю зияющий порез на левой руке немного выше локтя и катящиеся на рукаве алые капли крови. Выродок царапнул меня гнилыми, но острыми ногтями. Незамедлительно смываю кровь.

Спрятав винтовку в надежный тайник, предварительно замотав ее в толстую ткань, не оглядываясь, бегу домой. Растапливаю печку (дрова я приготовила вечером). Когда вода достаточно нагревается, наполняю старую лоханку. С небывалыми стараниями мою волосы и до покраснения драю бледную кожу жесткой щеткой, пытаясь смыть неприятный запах. После зарываюсь в теплую безопасную постель и самозабвенно углубляюсь в привычные размышления о нестерпимой жизни, а так же, в изо дня в день вынашиваемые мною фантастические, уповающие мечтания и обихоженные блаженные воспоминания.

Заново и с незначительными перерывами, как мнимое кошмарное сновидение, прокручиваю в памяти сегодняшнюю ужасную драку в тихих лесных дебрях. Почти три года я бесплодно искала малейшие, возможно, оставленные случайно, следы человека, чтобы окончательно и бесповоротно убедится, что власть нагло сеет ложь. А наткнулась на уродливое существо, приползшее из неопределенного департамента. Но, его облезлые лохмотья сшиты из долговечного материи, из которой шьют костюмы для медперсонала больниц. Это весьма странно…

Я искренне верила в то, что когда-то с выразимым трепетом говорил отец. Когда я и Касс были маленькими, мы садились у пылающей дыры открытой печки, и он с непонятным нам исступленным восторгом рассказывал увлекательные истории. Это были обычные байки для детишек лет шести, какими мы тогда были, но все же… Он красочно описывал большие города; в наших светлых умах выразительно рисовались высоченные дома, значительно касавшиеся бездонного неба; отец сладострастно упоминал о гигантских летающих машинах — больших, не свойственных природе птицах, поднимающихся выше туч. Отец сказал, что как-то он летал на высоте около десяти тысяч метров и ему понравился этот оставивший в его душе неизгладимое впечатление полет. Он пообещал, что однажды, мы побываем в этом чудном мире; что у нас появится большой уютный, с высокими окнами и с выкрашенными в светлые тона стенами, дом и мы навсегда забудем о серой бетонной коробке, где жили. Я, внимательно смотря на по уши замечтавшегося отца, от которого лучился невидимый, ослепляющий нас свет, заливисто и безудержно смеялась — меня захватывали его увлекательные, известные только нам и неделимые ни с кем больше, необычные забавные рассказы. Они были действительно чудными. Я видела, как после очередной истории с его глаз катились слезы, будто он тосковал за местами и по миру, которого больше нет, и к которому невозможно вернуться. В моей памяти все еще звучит его встревоженный голос.

Не знаю, верить ли сейчас в большие, оставшиеся в памяти вычурным рисунком, невиданные города и двухэтажные машины, проворно разъезжающие по живописным улицам, и в железных подземных гусениц, мчащихся с перехватывающей дыхание скоростью. Нынче я мало верю в его фантастический, может быть, выдуманный лишь для того, чтобы нас детишек повеселить, мир, но не потому, что повзрослела, а потому, что нескончаемый поток информации, передающийся из Помоны, с каждым днем усиливается. Обычно в сводках новостей говорится о том, что произошло за сутки в стране, но все они заканчиваются на одной и той же обязательной пессимистичной ноте: кратким изложением трагической истории становления якобы могущественного государства. Невольно, даже уверяя себя, что навязываемая речь — плохой вымысел, за которым прячут неподдельную истину, ты начинаешь верить в повторяемые бестелесным, разлетающимся над департаментом голосом, изречения. Никто не может перекрыть этот пропагандистский ручей по одной простой причине: отключить радио- и телеприемники невозможно. Они контролируются из единого центра, расположенного в неведомо каком диком захолустье.

Даже сейчас, лежа в уютной постели, слышу приглушенный голос. Он неумолимо, беспрерывно, день за днем, звучит в каждом незащищенном уголке Котла, сообщая, по мнению Сейма, самые важные новости. Я особенно внимательно прислушиваюсь, когда речь идет о «старом» мире. Иногда рассказывают полнейшую, смехотворную чушь. Мне хорошо запомнились почти, что детские страшилки о неиссякаемых реках крови и о кровавом дожде, о чудовищах, подобных тому мальчику в лесу, и о бешеных животных, грызущих глотки друг другу.