Ренессанс. У истоков современности

Галилео уже навлек на себя неприятности тем, что астрономическими наблюдениями подтвердил гипотезу Коперника о вращении Земли вокруг Солнца. Под давлением инквизиции он обещал больше не настаивать на этой крамольной идее. Однако «Пробирщик», опубликованный в 1623 году, не оставлял никаких сомнений в том, что ученый продолжал придерживаться опасных мнений. Он отстаивал тождественность звездного и земного миров, утверждая, что нет существенной разницы в природе Солнца, планет и Земли с ее обитателями. Подобно Лукрецию, Галилей верил в то, что все во Вселенной доступно познанию посредством наблюдения и разума. Как и Лукреций, он полагался на свидетельство чувственных ощущений в мыслительном постижении объективной реальности. Как и Лукреций, Галилей был убежден в том, что эта реальность состоит из мельчайших частиц, которые он называл «minims», то есть атомов, образующих бесчисленное многообразие сочетаний.

У Галилея были могущественные друзья. Свое сочинение «Пробирщик» он посвятил просвещенному папе Урбану VIII, который, будучи еще кардиналом Маффео Барберини, поддерживал исследования ученого. Пока папа сохранял желание защитить своего подопечного, ученый мог надеяться на то, что ему удастся избежать ответственности за дерзновенные взгляды. Но и сам понтифик испытывал давление со стороны тех, кто жаждал борьбы с ересью. 1 августа 1632 года орден иезуитов осудил и запретил доктрину атомизма. Этот запрет уже не касался «Пробирщика», разрешенного к публикации еще восемь лет назад. Однако в том же 1632 году Галилей опубликовал другое сочинение – «Диалог о двух системах мира»: он-то и дал его врагам повод для доноса в конгрегацию священной канцелярии, то есть в инквизицию.

22 июня 1633 года инквизиция провозгласила свой вердикт: «Мы выносим приговор и оглашаем, что ты, Галилей, в соответствии с доказательствами суда и твоими признаниями священной канцелярии объявляешься крайне подозреваемым в ереси». Заступничество могущественных друзей все-таки спасло ученого от пыток и казни, и его осудили на пожизненное заключение под домашним арестом15. Обвинение в ереси сводилось к тому, что он придерживался «ложной и противной Священному и Божественному Писанию доктрины, будто Солнце является центром мироздания и не перемещается с востока на запад, а Земля движется и не является центром мироздания». В 1982 году итальянский ученый Пьетро Редонди обнаружил в архивах священной канцелярии документ, проливающий несколько иной свет на подоплеку обвинения. Это был меморандум, детализирующий еретический характер сочинения «Пробирщик». Инквизитор нашел в нем свидетельства атомизма, несовместимого со вторым каноном 13-й сессии Тридентского собора, сформулировавшей догму Евхаристии. Если согласиться с теорией синьора Галилео Галилея, то надо признать, писал инквизитор, что внешние свойства объектов Святого Причастия – «осязаемость, вкус, запах и прочее», характерные для хлеба и вина, создаются в наших ощущениях «очень мелкими частицами». Тогда Святое Причастие должно состоять из значительных количеств хлеба и вина, а это чистейшая ересь. И через тридцать три года после сожжения Бруно атомизм представлял угрозу для религиозных ортодоксов.

Если уже было поздно пресекать инакомыслие, то всегда можно было от него откреститься. Типичный пример такой оговорки мы находим в издании Лукреция, которым пользовался Монтень и которое готовил к печати и аннотировал в 1563 году Денис Ламбен16. Действительно, отмечал филолог, Лукреций отрицает бессмертность души, божественное Провидение и провозглашает удовольствие наивысшим благом. Но, хотя «поэма и чужда нашим религиозным чувствам, она все-таки является поэтическим произведением», – писал Ламбен. Разграничительная черта между идейным содержанием и художественным исполнением проведена, и теперь можно дать оценку литературным достоинствам: «И только лишь поэма? Нет, изящная поэма, чудесная поэма, восторженно принятая и осыпанная похвалами всеми мыслящими людьми». А как же быть с содержанием, с «этими бредовыми идеями Эпикура, этими абсурдными рассуждениями о произволе атомов и бесчисленности миров и прочими безумными утверждениями?» Истинно верующим, добропорядочным христианам бояться нечего, заявлял Ламбен: «Нам не составляет никакого труда опровергнуть их, да в этом нет и необходимости, потому что они опровергаются голосом истины и отвергаются самими людьми, не желающими их выслушивать». Очень ловкий прием: восхвалять поэтические достоинства и не обращать внимания на идеи.

Эстетическое удовольствие от чтения поэмы Лукреция мог получить только тот, кто в совершенстве владел латинским языком, а это была достаточно узкая и замкнутая группа интеллектуальной элиты. Любой, кто попытался бы популяризировать ее, вызвал бы подозрения церковных властей. Прошло более двухсот лет со времени ее возвращения из забвения гуманистом Поджо в 1417 году, прежде чем были предприняты первые такие попытки.