Ренн-ле-Шато и тайна проклятого золота

Конечно, мы побывали в приходской церкви Ренн-ле-Бен. Это сумрачное здание, зажатое в стенах старого центра, настоящее святилище, предназначенное для молитв и размышлений, несмотря на курьезную картину, весьма радующую любителей тайн (или наводящую на них тоску). В храме царил полумрак. Мне показалось, что в его стенах, как в утробе матери, человек защищен от любого злого воздействия или умысла. Это тихая гавань, столь необходимая нам во время скитаний, утомляющих зрение и разум. Храм Ренн-ле-Бен нельзя назвать шедевром соборной архитектуры, но, к счастью, он дошел до нас в своей первозданной красоте: аббат Буде, занятый интеллектуальными изысканиями, не внес каких-либо изменений в его внутреннее или внешнее убранство.

Однако кладбище Ренн-ле-Бен вернуло меня с неба на землю. Покойники, как известно, — существа довольно мирные, но место их мирного сна почему-то никогда не давало покоя их живым собратьям, особенно если кладбище находилось в центре деревни. Нет, речь идет вовсе не о привидениях или духах: историями о фантастическом мире призраков изобилует любая фольклорная традиция. Я говорю о реальном факте: почему на кладбище Ренн-ле-Бен сохранились две могилы одного и того же человека? Объяснить эту аномалию пытались не единожды. Поскольку надпись на плите гласила, что вышеупомянутый господин «жил, творя добро», было высказано предположение, что он являлся членом какого-либо тайного общества, подобного розенкрейцеровскому. Но так ли это на самом деле? Что может скрываться за столь странной особенностью этого кладбища? Каждый волен найти этому свое объяснение.

Есть точки, в которых противоположные аспекты действительности перестают ощущаться таковыми — об этом писал еще Андре Бретон в «Манифесте сюрреализма». С подобным утверждением сложно согласиться, поскольку в нашем понимании на этом фундаментальном противоречии, на этой извечной битве Архангела света с Драконом тьмы зиждется само бытие. Думаю, первый визит в оба Ренна доказал мне, что в реальности есть множество явлений, отступающих от нормы, и что человеческий разум не способен отличать реально существующее от того, чего нет на самом деле. Кладбище Ренн-ле-Бен было тому прекрасным примером, но дальше этого размышления я не пошел.

Первая попытка понять очарованную душу Разе оставила след на страницах моего исследования о Монсегюре. В то время мое воображение было покорено фантастической историей катаров, особенно той жестокостью, с которой наместник Бога на земле и капетингский монарх искореняли удивительное, прекрасное учение: мир обретет Свет лишь тогда, когда будут спасены все без исключения души. Как можно было объявить грехом желание помочь ближнему своему обрести спасение? Не было ли такое решение «умышленным неоказанием помощи в минуту в смертельной опасности?»

Моя книга о Монсегюре вышла в свет — и я вместе с Мон вновь вернулся в Разе. Таким образом, Монсегюр вновь оказался отправной точкой моего странствия в глубь Окситании, которой поочередно не давали покоя Атлантика и Средиземноморье, греческое, латинское и германское влияния, сооружение мегалитов и друидизм. Северная Франция и южные королевства, горы и известняковые плато.

К тому времени многое изменилось во мне, точнее, в той туманной картине мира коей до этого момента было охвачено мое сознание. Более всего мое видение напоминало состояние человека, окутанного туманом, который появляется вечерами и сбивает путника с толку, поскольку все очертания становятся размытыми, как при приближении смерти. Мы вновь отправились в Ренн-ле-Шато, но перед этим мы посетили Але, бывший когда-то центром диоцеза. От конечного пункта назначения нас отвлекли руины собора, оказавшегося древней монастырской церковью, полностью измененной, но оставившей за собой привилегию быть априорносвященным местом. Але — это не только один из этапов подъема в высокогорную долину Од; для меня он стал «неметоном», святилищем на лоне природы в глубине лесов, неподалеку от источника с живой водой, что пульсирует, подобно человеческой крови, в венах земли, оживляя ее таинственное сердце. Его биение может услышать лишь тот, кто умеет улавливать эхо подземных течений, наводняющих мир.