Рентген строгого режима

Жизнь в лагере продолжалась, мой рентген работал четко и бесперебойно, оказывая весьма действенную помощь всем врачам стационаров. В каждом лагере системы Речлаг было несколько оперуполномоченных, как они делили власть, мы толком не знали, знали только, что одни из них относились к МГБ, а другие – к МВД и что первые главнее вторых. Основной и главной задачей всех оперов была слежка за внутренней жизнью заключенных, следить, чтобы зыки – упаси бог! – не вздумали создать какую-либо тайную организацию, что было самым страшным деянием в глазах оперов всех мастей и рангов. Старожилы лагерей, сидчики с 1937 года, рассказывали, что известный журналист Михаил Кольцов (брат художника Бориса Ефимова) в 1937 году прибыл в один из лагерей на Колыме и немедленно создал там подпольную коммунистическую ячейку, считая, что он и его товарищи, чистокровные партийцы, попали в руки врагов нашей партии и с ними надо бороться, как учил нас товарищ Ленин. Члены ячейки собирались на свои тайные партийные собрания, вели протоколы и даже собирали партвзносы. Однако вскоре какой-то из оперов сумел внедрить в ячейку своего человека, и все ее члены были немедленно расстреляны...

Конечно, все оперуполномоченные вздрагивали и при слове «побег», но когда в лагере происходили инциденты типа казни Орлова, все опера относились к ним спокойно. По их разумению, такие происшествия были далеки от политики – поговорят зыки и забудут.

Самую страшную опасность в лагере, по мнению оперов, представляли мы – интеллигенты, мы могли воздействовать на умы масс, мы много знали, красиво и гладко говорили, могли повести за собой простой народ, рабочих и крестьян. И вся работа оперов всех мастей сводилась к слежке за нами – инженерами, врачами и «прочей сволочью», как сказал однажды капитан Филиппов. Мы это хорошо знали и остерегались, как умели. Никто из нас ни при каких обстоятельствах не вступал по своей воле в контакт с оперуполномоченными.

В нашем лагере опером МГБ был капитан Колька Широков, родом как будто из Ленинграда. Внешне Широков хорошо «выглядывал» – высокий и стройный блондин с большими голубыми глазами, лицом весьма пригож, но как человек капитан был весьма противный, частенько приходил на работу вдрабадан пьяным, и нельзя было предсказать, что ему взбредет в голову. Его жена – девка-оторва – тоже работала в лагере, вернее, только числилась и получала зарплату, а всю работу делали за нее заключенные.

В одну из ночей нашего ведущего хирурга Ростислава Благодатова неожиданно вызвали к оперу. Свидание с опером всегда неприятно для любого заключенного, а тут еще и ночью... Ростик весь внутренне собрался и приготовился к неприятностям. Вот и дверь к оперу, тишина, ночь... Благодатов негромко стучит по двери костяшками пальцев, молчание, стучит громче – все равно тишина, тогда Ростик тихо открыл дверь и вошел в кабинет, не ожидая приглашения. Капитан Широков, положив голову на стол и раскинув белесую шевелюру, крепко спал пьяным сном... Благодатов постоял-постоял, потом стал кашлять, сперва тихо, потом все громче и громче. Наконец Широков поднял голову и мутными глазами уставился на врача.

– Ты кто такой?

– Хирург Благодатов, прибыл по вашему приказанию.

– Ах да, хирург... Послушай, ты можешь сделать аборт бабе?

– Конечно, могу, – ответил удивленный Ростик, – но мне строжайше запрещено лечить вольнонаемных, и поэтому аборт я делать не буду.

– Да ты знаешь, с кем говоришь? Ты знаешь, кто я? Я старший оперуполномоченный МГБ капитан Широков, я все могу, понял? – заорал вдруг капитан трезвым голосом. – Я могу тебя стереть в порошок, понял? Ты должен срочно, завтра, сделать аборт моей шлюхе, и ты сделаешь ей аборт!

– Нет, гражданин начальник, не имею права, не могу и не буду.

– Нет будешь! И еще как будешь, сволочь! – заорал во весь голос опер и, вытащив из ящика стола пистолет TТ, направил его на Ростика. – Застрелю гада собственноручно! Понял?! Ты завтра же сделаешь аборт моей бабе! Будешь делать, фашистская морда?

– Нет, не буду, – Ростислав был тверд как скала.

Поводив еще пистолет пьяной рукой, капитан вдруг уронил его на пол, голова снова упала на стол, и он захрапел на весь кабинет. Что было делать Ростику? Он стоял и ждал, что будет дальше. Наконец капитан проснулся и с совсем другой интонацией произнес:

– Ну сделай аборт, я как друга тебя прошу, как друга, понял?

Ростислав не понял «друга» и твердо стоял на своем.

– Ну и сволочь же ты, Благодатов, а я-то думал...

Голова его снова упала на стол, и опер заснул уже окончательно. Ростик постоял-постоял, потом подошел к капитану, поднял пистолет, положил в ящик стола и тихо вышел. Пистолет Ростик убрал, потому что если бы в кабинет заглянул кто-либо из воров, то спер бы его незамедлительно. Потом мы, в наши веселые минутки, просили Ростика изображать эту сцену неоднократно, и, хотя актер он был так себе, мы помирали со смеху, зная хорошо обоих действующих лиц.