Рентген строгого режима

Работая день и ночь, я спал урывками, и преимущественно днем, в стационаре, а все ночи проводил в мехцехе. Вскоре высоковольтный трансформатор засиял у меня во всей красе но... только на листе ватмана. Пока я ломал голову, как достать все необходимые материалы для его изготовления, мои руки начали изготовление штатива аппарата. Штатив медицинского рентгеновского аппарата не такая простая вещь, как может показаться на первый взгляд. Фабричный штатив состоит из четырехдюймовой стальной трубы длиной два с половиной метра и укрепленной вертикально на тяжелой тележке, которая перемещается по рельсам, уложенным в пол. На трубе, по всей длине, сваркой крепятся специальные направляющие, по которым ходит вверх-вниз большая каретка, а на самой каретке монтируются две параллельные горизонтальные трубки, которые на роликах передвигаются слева направо и справа налево. Таким образом, рентгеновская трубка, укрепленная на концах тонких трубок, вместе с экраном и блендой может двигаться в пространстве взад-вперед, вверх-вниз и справа налево, то есть, как говорят механики, имеет шесть степеней свободы. В мехцехе шахты № 40 не было станков, на которых я мог бы обработать длинную трубу, направляющие и все остальные части механизма, но без штатива нет аппарата, и я решил придумать такой штатив, который действовал бы как фабричный, но изготовлен был бы из подручных материалов. И вот, обуреваемый техническими идеями, я хожу по территории мехцеха и прилегающей к ней свалке металла и шарю по земле жадными глазами, и как только в поле моего зрения попадает какая-нибудь стоящая железяка, я начинаю думать, а нельзя ли ее приспособить для моего дела? В конце концов я разработал и изготовил рентгеновский штатив весьма оригинальной конструкции, отлично выполнявший все возложенные на него рабочие функции. Весь штатив я сделал в мехцехе в ночное время, работяги помогали мне всем, чем могли. Я очень спешил, работал в полную силу, волновался, конечно, и нервничал свыше всякой меры. Как-то все будет работать?

Одновременно со штативом я начал изготавливать мощный вольтодобавочный трансформатор весом около восьмидесяти килограммов. Карнаухов меня всячески поддерживал и помогал и делом, и советом. Мне все время приходилось к нему обращаться то за одним, то за другим, в результате ему все это надоело, он забрал все мои чертежи и расчеты и приказал изготовить трансформатор своим работягам, но так, чтобы Щапов не видел, что и было выполнено. Это была очень большая помощь моему делу. Наконец штатив был в основном закончен, и я его стал по частям транспортировать в лагерь. Если детали были тяжелыми, я привязывал к ним кусок проволоки и тащил по снежной дороге волоком. К этому времени Чайковская своей властью выделила мне помещение – половину физиотерапевтического кабинета, который организовал и безраздельно в нем властвовал мой друг А. В. Зискинд. Надо честно сказать, что половину своего жизненного пространства Абрам уступил мне без особого восторга...

Помещение, которое я получил, пришлось полностью перепланировать, в нем должно было быть три комнаты – аппаратная, пультовая и фотолаборатория. Я начертил новый план и передал его в ДOК лагеря. Они должны были поставить новые стены, двери, изготовить столы, кушетки, в общем, все необходимое, вплоть до каркаса пульта управления. Надо сказать, что рабочие ДОКа приступили к работе немедленно, правда, под нажимом Чайковской – моего доброго ангела... Она сама ходила к ним и настойчиво просила и требовала ускорить работу. Дело в том, что начальник лагеря капитан Филиппов находился в отпуске, а замещал его какой-то майор, который совершенно не интересовался делами лагеря, пил вмертвую, иногда даже приходил в лагерную столовую и просил повара накормить чем-нибудь. «Пропился, браток, до копейки», – говорил он обычно, дыша крутым водочным перегаром.

Вся лагерная обслуга – повара, хлеборезы, помпобыты – были весьма довольны таким начальником, никто не хватал их за всевозможные «шалости» и нарушение режима. Этот чин и к моей работе не проявлял никакого интереса и ни во что не вмешивался. Однако я понимал, что затишье скоро кончится, и с тревогой ждал приезда капитана Филиппова. Он мог, например, все работы прекратить, а меня снова отправить на «общие»...

Капитан Филиппов был жестокий человек, даже очень... Правда, просто так, из самодурства, он никого не наказывал, но если кто-то, не дай бог, «погорит» – пощады не будет, и в холодный карцер посадит, и наручники наденет, ну и конечно, смирительную рубашку, самое свирепое орудие пытки в Речлаге, не считая, конечно, тривиального битья кулаком или ногой в сапоге... Смирительную рубашку, например, даже здоровенный мужик выдерживал всего несколько минут и терял сознание, бывали случаи, что давили даже до смерти. Но все же начальники лагерей остерегались «крайних мер» и в случае смерти «испытуемого» составляли липовый акт о причине смерти – от сердечной недостаточности, например. Ленин написал о Петре I – «он в варварской России применял варварские методы»...