Реорганизованная преступность. Мафия и антимафия в постсоветской Грузии

Выше мы рассмотрели спрос на услуги мафии и их предложение ворами в законе. Завершая главу, следует добавить, что Грузия объединила в себе две структурные особенности, которые помогают ответить на тревожный вопрос: почему по сравнению с другими постсоветскими республиками именно она так выделялась в производстве воров в законе? Как и в случае с Сицилией и с «отсталым» югом Италии, для объяснения особого положения воров в законе в Грузии часто используются тамошние менталитет и культура – похоже, это служит либо для того, чтобы изобразить Грузию и грузин несовременными и атавистичными, либо представить их исключительно мужественными, романтичными и свободолюбивыми – в зависимости от того, кто о них говорит и какова целевая аудитория. Альтернативное и более соответствующее действительности объяснение этой загадки начинается с того, что на исходе своего советского периода Грузия объединила одну из крупнейших «вторых экономик» с одним из худших случаев государственного коллапса в регионе после 1991 года (хуже дела обстояли только в Таджикистане). В связи с этим спрос на внеправовое управление со временем рос и оказался в Грузии исключительно высоким даже для постсоветского региона. Конечно, для объяснения такого имевшего место в грузинской культуре отклика воров в законе на потребность в удовлетворении этого спроса должны быть привлечены и другие факторы, но акцент на заинтересованности в услугах мафии, по крайней мере, является началом ответа на заданный выше сложный вопрос, без участия в эссенциалистских дискуссиях о национальных или культурных «чертах» или «грузинском менталитете».

Если говорить об устойчивости воров в законе, их деятельность на протяжении двух рассмотренных периодов обеспечивала им приток ресурсов. В сущности, воров в законе в постсоветский период следует рассматривать как растущую силу с увеличившимися ресурсами и более разнообразным портфелем заказов, чем когда-либо прежде. Однако, хотя такое положение вещей, в принципе, должно было повысить устойчивость воровских структур к экзогенным шокам, оно также оказалось связано с другими влияющими на эту устойчивость факторами, такими как конкуренция, динамика отношений с представителями государства, внутренние отношения, приверженность друг другу и контроль границ членства в отныне еще более прибыльной преступной сети. В следующих главах я рассмотрю эти элементы по очереди и начну с взаимодействия мафии и государства.

4. Хищник против хищника: государство и мафия до и после «революции роз»

8 марта 1931 года предшественник КГБ Особое государственное политическое управление, иначе известное как ОГПУ, выпустило директиву 108/65, которая предписывала тюремной системе использовать пролетариев и крестьян для участия в политических репрессиях «чуждых», то есть политических, элементов советской лагерной системы – ГУЛАГа [Емельянов 2006]. Обычные преступники считались «социально близкими» коммунистическому режиму, более близкими, чем политические заключенные. Является ли такая политика катализатором возникновения сообщества воров в законе, неясно. Сознательно ли советская власть создавала эту преступную касту и манипулировала ей в своих целях? Вопрос об истинных взаимоотношениях между ворами в законе и государством возник в момент зарождения этого преступного сообщества, и данная глава в основном посвящена этим взаимоотношениям, развивавшимся в Грузии с 1980-х годов[42]. В главе рассказывается о том, как они изменились в конце советского периода истории республики и в 1990-е годы и как борьба с организованной преступностью успешно, хотя и неоднозначно велась с 2003 года после так называемой «революции роз», которая привела к мирному свержению Э. А. Шеварднадзе. Но сначала я кратко опишу концептуальные рамки, которые буду использовать для понимания взаимодействия мафии и государства.

Сети доверия и государственное хищничество

Государства и сети доверия, будь то мафии, тайные общества, утопические общины, религиозные ордена, диаспоры и т. д.[43], обладают ресурсами, которые они используют для стратегического взаимодействия друг с другом. В зависимости от их сравнительных размеров и силы они используют различные методы. Когда это возможно, государство пытается реквизировать ресурсы сетей доверия. Как пишет Тилли: «В течение длительного исторического периода самыми стойкими и эффективными хищниками, жертвами которых становились сети доверия, были должным образом сформированные правительственные агенты, которые просто выполняли свою работу» [Tilly 2005: 86]. Тогда, когда сети доверия не подлежат подавлению, государства могут либо терпеть их, либо даже способствовать их существованию [Tilly 2005: 104–105].

Участники сети доверия, в свою очередь, могут использовать для взаимодействия с государством «восходящие» стратегии. Тилли [Tilly 2005: 104] выделяет семь таких стратегий, а именно: