Реорганизованная преступность. Мафия и антимафия в постсоветской Грузии

Несмотря на то что в первоначальном воровском «законе» или кодексе чести однозначно говорилось, что члены сообщества не должны иметь контактов с властями [Serio, Razinkin 1994; Гуров 1995; Подлесских, Терешонок 1995; Varese 2001], очевидно, что на закате советского периода между тюремным руководством и ворами в законе существовал тесный контакт. Некоторые тюрьмы были известны как «черные» – они контролировались ворами в законе и противопоставлялись «красным», которые были свободны от воровского влияния. По словам одного тюремного работника [R20]:

Начальники тюрем ежемесячно получали из общака какое-то жалованье. Если начальник получал такие деньги, то он, конечно, фактически ничем не управлял, и последнее слово оставалось за теми, кто давал ему деньги, то есть за ворами в законе. А если сравнить слово начальника со словом криминального авторитета… Слово воров в законе было гораздо сильнее… Были, конечно, начальники, которые не допускали такого положения дел, но их было очень мало.

Некоторые респонденты подчеркивали здесь элемент контакта с ворами в законе, связанный с личным с ними знакомством, даже симпатией к тем из них, кого они знали и с кем имели рабочие отношения.

[Один] вор в законе, он был моим вором в законе, и я помогал ему. Я оправдывался перед начальником тюрьмы. Потому что в то время [1980-е] было такое понимание – мой вор лучше, чем твой вор. Вы достигали понимания, оно было взаимным, даже доверительным… Было бы хуже, если бы в вашей тюрьме сидели другие воры в законе, с которыми вы не были знакомы [R25].

Точно так же интервью с бывшими и служащими полицейскими свидетельствуют о том, что отношения между полицией и ворами в законе могли быть сердечными и часто основывались на личном знакомстве.

[Воры в законе] имели дружеские отношения и личные отношения с полицией. Мы знали друг друга – они могли использовать это, чтобы защитить свои спины, а нам могли помочь в раскрытии преступления… Воры в законе… очищали свои собственные ряды, чтобы избавиться от некоторых членов… И как они это делали? Обычно – продавая подозреваемого в полицию! Так что же все-таки означал для них тайный сговор? [R2].

Это свидетельство говорит о прагматическом применении воровского кодекса чести для выдвижения обвинений против соперников и использовании репрессивного аппарата государства для борьбы за положение в воровском мире [Чалидзе 1977; R10]. Оно также указывает на стратегическое взаимодействие между сотрудниками полиции и ворами в законе, основанное на уже существующих социальных и личных связях между отдельными сотрудниками полиции или тюремными работниками с одной стороны и ворами в законе или их представителями – с другой[49].

Подобные свидетельства также ставят под сомнение давнее подозрение, что отношения воров с полицией в советское время выходили за рамки простого сотрудничества или взаимного уважения и представляли собой глубоко укоренившийся заговор, направленный на поддержание контроля над обществом вне пределов тюрьмы [Tevzadze без даты]. Эта точка зрения часто звучит как факт. Например, в докладе международной неправительственной организации о ситуации в Грузии говорится: «Продвижение оплачиваемых государством преступников к статусу героев позволило советским властям поставить под контроль население, долгое время подозрительно относившееся к государственной власти» [Godson et al. 2003: 10]. Идея заключается в том, что воры в законе были «внедрены» в места, отличающиеся особой социальной дезорганизацией, такие как внутренние районы города, и тесно сотрудничали с полицией [R16].