Тюремный опыт жизненно важен для формирования общего опыта и доверия к потенциальным новобранцам, поэтому их «крещение» должно происходить только после осуждения. По информации полиции, так оно и есть. Согласно грузинским полицейским досье, содержащим соответствующие данные, средний возраст первого осуждения вора в законе составляет двадцать лет
Распределив информацию о судимостях
Из таблицы следует, что те, кто стал ворами в законе, не отбыв тюремного срока, почти исключительно относятся к младшей группе «крещенных» после распада Советского Союза (после 1991 года). По причине их возраста следует ожидать, что представители этой младшей группы, как правило, будут иметь меньшее число обвинительных приговоров, чем представители старшей, и цифры показывают, что это так. Однако тот факт, что так много людей (42 %) из младшей группы стали ворами в законе, не имея никакого тюремного опыта, менее ожидаем.
Возможно ли, чтобы члены старшей группы становились ворами в законе, прежде чем провести время в тюрьме, и, таким образом, группа «после 1991 года» не являлась бы исключением? Исходя из исторических данных, силы советского государства и центральной роли тюрьмы в воровском мире это очень маловероятно. Респонденты были непреклонны в отстаивании мнения, что тюрьма абсолютно необходима для того, чтобы стать вором в законе. Как сказал следователь по борьбе с организованной преступностью, «в прошлом, если вы не сидели в тюрьме, вы не могли бы быть “крещены”, не могли! В прошлом существовало должное уважение к этим традициям» [R10].
Различия в количестве обвинительных приговоров ворам в законе до 2004 года в зависимости от времени их «крещения»
Помимо всего прочего, то, что все воры в законе должны иметь судимость, просто основывается на требованиях их кодекса чести. Кроме того, младшая группа должна иметь больше судимостей, что основывается на имеющихся данных. К тому времени, когда составлялись полицейские отчеты, – то есть в 2004 году – средний возраст члена группы «после 1991 года» составлял уже тридцать лет. Учитывая, что средний возраст первого осуждения по всем группам составлял около двадцати лет, второго – двадцать четыре и третьего – двадцать восемь, мы можем ожидать, что у большей части членов младшей группы будет по крайней мере одна или несколько судимостей, независимо от того, были ли они «крещены» до или после этих судимостей.
Наиболее очевидным объяснением того, почему так много воров в законе, «крещенных» в 1992–2004 годах, не имеют судимостей, является то, что власть в 1990-е годы была намного слабее, чем в советское время, и поэтому уровень безнаказанности был выше. Учитывая, что предсказуемые действия государства в советский период надежно компенсировали затраты на приобретение свидетельств о криминальной благонадежности, утрата государством способности действовать должным образом серьезно сказалась на возможностях распознавания при отборе «хороших» кандидатов и отсеве «плохих». В новом мире 1990-х годов, когда в тюрьмах сидело меньше людей, главный механизм наблюдения за новыми кандидатами, налагающий на них репутационные затраты и тем самым поддерживающий интенсивность потока информации о них и их криминальных способностях, дал сбой.
Ослабление государства и последующее отсутствие надежного механизма индикации, служащего целям рекрутирования, связаны с еще одним новым явлением: появившимися в 1990-е годы сообщениями о продаже титула вора в законе за деньги. В одном недвусмысленном случае фигурировал вор в законе из Тбилиси, который заплатил другому пользующемуся громкой известностью вору в законе и получил рекомендацию для своего младшего брата с тем, чтобы тот тоже получил соответствующий статус. По оценкам полиции, на обеспечение этой рекомендации было потрачено 50 тыс. долларов [R9; R12]. В другом отчете упоминается «молодой бандит», заплативший 300 тыс. долларов за свой «титул» [Никулина 1999]. Варезе [Varese 2001] также приводит примеры подобного в России, и русские заключенные, цитируемые Ламбертом [Lambert 2003: 111], это подтверждают. Долгова пишет, что покупка воровского титула началась в конце XX века, и в основном «это характерно для выходцев с Кавказа» [Долгова 2003: 362]. Финкенауэр и Уоринг также отметили эту проблему, возникшую в Грузии в 1990-е годы: