Репатриация на чужбину

Им сразу стало легче. Я бросила заниматься ерундой и замахала руками вокруг голов со скоростью вентилятора. А ребята давили и давили осыпающуюся дождём паскудную мелочь. Она хорошо лопалась под толстыми подошвами сапог. Легко. Но, за последними пришлось погоняться. Сарг первым догадался высвободить руки и натянул на уши свою налобную повязку. Вотум быстренько перетянул голову любимым шарфиком. Но, не у всех оказались под руками подходящие тряпки. Лица у ребят опухали и горели. Уши – кроме двух дебилов папаши Олсака – разжал, не выдержав, только один гвардеец. Все трое ещё катались по полу с тоскливым воем, но уже затихали. Их глаза стекленели, дыхание становилось всё прерывистей. А в двери снаружи рубился Алесар с гвардейцами.

– Не разжимать ушей! – хрипела я надсадным голосом, вконец изнасиловав бедные связки. – Не разжимать, ребята. Потерпите! Они могут прятаться в складках одежды! Сейчас помогу. Сарг! – я принялась полосовать ножом рубаху одного из матросов. – Рви, делай повязки. Перетягивай потуже головы.

Из рубахи вывалились четыре слизняка и тут же взлетели по сапогам ближайшего гвардейца.

– Видели? Все видели? Не разжимать ушей! – твердила я, как заклинание, скинув под ноги парня всех четверых.

Вотум занялся, было, хитрым захлопывательно-запорным устройством дверей. Но плюнул на это дело, срывая с себя одежду. Мы с Саргом и тремя голыми по пояс моряками, перебинтовавшими головы, занялись амуницией гвардейцев. Расчехляли их и вытряхивали затаившихся под снарягой паразитов. Потом я проинспектировала шевелюру Мероны и помогла ей раздеться. Раздеваться пришлось догола – не до стыдливости, когда всё паршиво. Некоторые особо ушлые гады забрались даже в сапоги, под пояса, в штаны. Мы тщательно перебирали одежду. Каждого из пострадавших я обнюхивала, как собака, но мерзкий запах не возвращался. Потом мы сметали эту нечисть в погребальный костер и жгли прямо на полу. К тому времени к нам прорубился Алесар.

Мы вывалились из проклятого сарая и рухнули в траву. Чистыми лица оставались только у меня и Мероны. Видимо, ей помогла пропитанная моим запахом маска – даже на неприкрытом подбородке слизняки не оставили следов укусов. Только на шее и руках. Ведьма молча плакала, заплетая косу, а Рах утешала её, мурлыкая на коленях моей бесстрашной валькирии. Остальные лайсаки попритихли. Они успели выскочить из сарая при первых симптомах опасности и теперь переживали, что бросили нас на произвол судьбы. А я страшно радовалась, что мои малыши вовремя унесли ноги.

– Кончай реветь, – преувеличенно грозно приказала я и бросила рядом с Мероной нашу аптечку: – Доставай мазь и займись мордами мужиков. На них страшно смотреть. А они их ещё и расчёсывают. Сарг, – я поманила его взглядом и решительно направилась обратно к сараю.

Вотум, Алесар и Мейхалт рванули следом. Им было невероятно трудно переступать этот порог во второй раз. Но, они мне верили, как себе.

– Их надо прикончить, – указала я на три застывших тела с кукольными стеклянными глазами.

– Им никак не помочь? – с мрачной надеждой уточнил десятник, не отрывая глаз от своего товарища.

– Ты знаешь способ помочь трупу? – не пощадила его я, отсекая любой нелепый путь к надежде.

– Но, – попытался он, – вас же они боятся, Сиятельная.

– Только снаружи. А там, в голове они в безопасности. Я могу извлечь слизняка из головы твоего парнишки. Догадываешься как?

Мейхалт поднял меч и вогнал его в сердце своего гвардейца. А я склонилась над морячком. Сконцентрировалась до последней волосяной луковицы, и начала потихоньку проникать под его черепушку. На успех особо не надеялась: мозг был мёртв или, скорей, в обмороке. Но зудело так, что остановиться не могла. Даже когда собственная башка принялась сопротивляться, посылая настырные болевые сигналы предупреждения. Череп парня кустарному рентгену телепата поддавался неохотно. Моё внутреннее зрение раскалялось, проходя один слой за другим, и всё равно у меня ничего не вышло. Только и успела заметить на фоне общей черноты выключенного человеческого мозга смутное светлое пятнышко новосела. Ему не суждено было вырасти и возмужать в своей новой оболочке. А потом ничего не помню.

Пришла в себя, по словам Сарга, примерно через час. Лежала на траве и ожидала, когда размытые границе толстой ветки над головой соберутся в кучу. Сарг, облокотившись, лежал рядом и бережно отирал моё лицо мокрой тряпкой. Он был хмур и задумчив. Смотрел на меня, но мерещилось ему явно что-то другое. Мне же ничего не мерещилось, ибо это факт: я мутант. Завидные достижения для шестидесятилетней тётки.