Репетиция Апокалипсиса

— Это показатель. Насколько я знаю, он из когорты тех приватизаторов, которые растаскивали народное добро, а потом добивали ещё советские предприятия, выжимая из них последние соки, и называли это успешным бизнесом. Сам он никогда ничего не построил и не создал. Потом, вроде как, он, как и все капиталисты, предпочёл шмыгнуть во власть. Купил себе место в областной думе, затем — в Государственной…

— Слушай, ты на кладбище работал или в газете? — изумился Никонов.

— Ага, в боевом листке Армагеддона.

— Приехали, — крикнул Тимур с водительского сидения.

У входа всех встретил Лёха.

— Тише, — ни о чём не спрашивая, попросил он, — там Сергуня больным стихи читает…

— Какие стихи? — чуть было не возмутился Тимур.

— Хорошие. Про дом. Про Россию. Про юность. Есенина читает.

— Ну прямо военно-полевой госпиталь, — улыбнулся Никонов, — ты лучше скажи, Аллигатор, ты воевать сможешь?

— Ноги прострелены, руки ты мне сам прострелил, — начал Лёха с некоторой обидой.

— Да на тебе после… Пантелея… всё зажило, — хотел сказать «как на собаке», но посчитал это неуместным Олег.

— Да, — согласился Лёха, — вроде зажило. А что? Всё-таки будут стрелять?

— Думаю, будут.

Михаилу Давыдовичу от всех этих разговоров стало вдруг одновременно страшно и печально. Он уже не столько боялся смерти, сколько надеялся всё же увидеть, чем всё это кончится.

— Что ты думаешь про Второе пришествие Христа? — попытался он отвлечься на разговоры с Макаром.

— Я не думаю, я жду, — коротко ответил тот.

— И на что ты надеешься?

— На милость Божию…

— Мне сегодня нельзя спать, — сообщил ему профессор.

— ? — вскинул густую бровь Макар.

— Если я не буду спать, я не проснусь злым.

— Банально, логично, но стоит попробовать, — согласился Макар, — не переживай, спать нам, скорее всего, не дадут.

— Мне тоже придётся воевать?

— Нет, будешь лекции из окна читать. Пока тебе из пулемёта не зааплодируют.

— Злой ты, Макар, — обиделся профессор.

— Не злой, а ироничный.

— Ирония у тебя злая.

— Прости, — вдруг смягчился кладбищенский философ, — не бери близко к сердцу. Это я так. Самому не по себе.

— Как ты думаешь, — Михаил Давыдович стал похож на застенчивого ребёнка, — если нас убьют, мы встретимся: ты с Еленой, я с Таней? И — с сыном…

Макар долго и внимательно смотрел на профессора, который стоял, не поднимая глаз, словно спросил о чём-то запретном, интимном.

— Честно?

— Честно…

— Очень хочется. Но там, — Макар сделал паузу, взглянув в мутное серое низкое небо, — не влюбляются и не женятся. Там что-то другое… Не обижайся, надо было святых отцов читать, а не Хайдеггера.

— Не обижаюсь… Но так хочется их увидеть. Я вдруг понял, что прожил целую жизнь зря.

— Об этом не нам судить. Да и знаешь — так, наверное, все перед смертью думают, если успевают подумать.

И Михаил Давыдович и Макар теперь уже наблюдали, как Галина Петровна и Даша крепко обнялись на крыльце и первая что-то нежно шепчет и причитает второй, гладит её по голове и плачет.

— Люди такие бывают светлые, когда не скрывают своих чувств, — сказал профессор.

— А теперь представь себе любовь Спасителя, Который, будучи распятым, испытывая страшные муки, просил о распявших Его…

— У меня ни мозги, ни душа не вмещают, — честно признался Михаил Давыдович.

— И я о том же…

— И что же нам делать?

— Даже не помню, где я прочитал эту фразу, но она очень подходит к любым экстремальным ситуациям. Делай, что должен, и будь что будет…

— Хорошие слова. Я тоже одну знаю: если не знаешь, как поступать, поступай правильно.

— Мне кажется, Михал Давыдыч, ты близок к исцелению, — улыбнулся Макар.

— А ты сегодня ещё не выпил, — парировал с улыбкой профессор.

— Кстати, о выпивке… — сморщился как от зубной боли Макар, — пойду-ка я до ближайшей лавки. На трезвую голову спасать мир мне не по силам…

— Ты неизлечим, Макар.

— Алкоголизм неизлечим…

6