Репетиция Апокалипсиса

Как только Пантелей вошёл в холл, он сразу понял, чего от него хотят больные. Все смотрели на него: кто с надеждой, кто с мольбой, кто с интересом, а некоторые с затаённой обидой. Лёха успел ему сказать, что все верят в то, что молодой доктор может их исцелить, и ничем эту веру поколебать невозможно. Что он мог сказать этим людям? Это они желали чудес и знамений, и они же их не видели, это они бегали к «шептунам» (как называл главврач тех, кто лечил заговорами) и экстрасенсам, а потом приносили сюда застарелые, запущенные болезни, это они недоверчиво, неприязненно морщились, когда в палату входили сёстры милосердия из православного сестричества… Странно, но особенно их не жаловали в онкологическом отделении, где, по мнению Пантелея, они были всего нужней. У людей сложилось какое-то нелепое суеверие, что если священник или сёстры придут к кому-нибудь из них с проповедью или утешением, то скоро его будут отпевать. А теперь все эти страждущие люди хотели от Пантелея чуда… Чуда, которого он им дать не мог, потому что чудес по заказу, чудес по неверию не бывает. Потому что возвращение (так, он считал, говорить правильнее) Лёхи он считал великой Божией милостью, а вовсе не итогом своей молитвы. Потому что ничего подобного он сам никогда не видел и не знал. Разве что из житий святых, которые читал на ночных дежурствах.

Или знал? Пантелей вдруг вспомнил откуда-то из далёкого детства. Сколько ему тогда было? Пять? Шесть? Семь?.. А может, меньше? Отец вывез семью в отпуск не за границу, не на море, а в среднюю полосу Центральной России. «Надоело это пляжное сало», — сказал он тогда маме. Пантелей смутно помнил невзрачный корпус дома отдыха или санатория, тихие аллеи, по которым прогуливались негромкие старички, старушки и респектабельные семьи, столовую, в которой жил неистребимый дух какой-то каши, и небольшой, но очень древний город поблизости, куда родители возили Пантелея покататься на скрипучих каруселях. А ещё недалеко был монастырь, и окружавшие его белые, но потрескавшиеся стены с возвышавшейся над ними колокольней и золочёным крестом манили Пантелея посмотреть — что за ними. Но родители почему-то не торопились туда поехать, хотя и фотографировали монастырские стены, поднимающиеся из сочного зелёного луга в глубокое светло-синее небо. Пантелею обитель казалась сказочным городом, где должны происходить удивительные вещи, а ещё, хоть он и был маленьким, Телик буквально чувствовал, что в этом месте дышит история. Дышит так, что и сейчас он с лёгкостью вспомнил это чувство. Это было похоже на вход в иной мир. Теперь Пантелей понимал, что так оно и есть, а тогда ему казалось, что вот-вот из монастырских ворот вылетят на резвых конях всадники-витязи с развевающимися красными накидками за плечами. В серых стальных кольчугах, шлемах-шишаках. Настоящие русские витязи. И поскачут туда, откуда идёт на Русскую землю враг. Маленький Пантелей точно знал, что витязи должны быть в обители, потому что мама читала ему книгу, как они ездили туда за благословением. И Пантелей очень боялся, что пока родители собираются туда поехать, витязи уже ускачут по своим ратным делам и он не успеет их увидеть. А потревожить отца просьбой, как всегда, не решался. Только подолгу смотрел на извилистую просёлочную дорогу, которая вела к воротам обители. Но вместо витязей из ворот выезжали автобусы с туристами, автомобили, а входили в них паломники, которые хотя бы последние километры предпочитали идти пешком.