Репин

Дело это их настолько увлекало, что они вздумали его поставить на широкую ногу. Для этого Репин «зацепил» богача Полякова «за бока». Тот пожертвовал 1000 руб. на первое обзаведение; наняли общую мастерскую и образовали «общество пишущих на лаве».

Стасова это увлечение «керамикой и лавой» встревожило: он испугался, как бы Репин не ударился всерьез в эту чепуху, забросив живопись. На его осторожные укоры Репин ответил ему успокоительным заявлением: «Что касается керамики, то Вы можете успокоиться: кто же может смотреть на это больше, чем на забаву, конечно, фрески на лаве составят, вероятно, нечто оригинальное и прочное, если этим займется хороший художник»^[300].

Тем временем Стасов успел уже позаботиться об обеспечении сбыта этих «керамик» в Петербурге, где он посоветовал Григоровичу купить их для основанного последним при Обществе любителей художеств музея. Григорович обещал взять несколько лучших вещей разных авторов и просил прислать их ему. Блюда эти были следующие 5: Боголюбова — Пейзаж с деревьями, Поленова — Русский всадник XVII века, Репина — Иванушка-дурачок, Савицкого — Мальчик-рыбачок и Дмитриева-Оренбургского — Женская головка. Блюда были оценены по 100 руб. каждое.

Ко времени этих совместных работ друзей относится и возникновение того чудесного живописного эскиза, который недавно приобретен Русским музеем и представляет игру в серсо на лужайке. Эскиз этот был послан в Куоккала Репину, давшему справку, что он написан совместно им, Поленовым и Дмитриевым-Оренбургским^[301]. Но вернее будет сказать, что в том виде, в каком мы его видим сейчас, он почти всецело принадлежит Репину, участие же его двух товарищей, вероятно, ограничилось выдумкой сюжета и предварительной композицией.

Чем ближе подходил срок отъезда, тем более росло нетерпение Репина. Как в Италии он восклицал: «В Париж, в Париж!», так в Париже непрестанно вздыхает: «Скорее бы в Россию!»

«Я сдал уже и квартиру и мастерскую, — пишет он в апреле 1876 г. Стасову, — так что с 1-го июля меня погонят из обоих помещений. Должен буду кончить кое-как все и ехать, ах, как бы я хотел поскорей. „Садко“ подвигается к концу, хотя и очень медленно подвигается»^[302].

В последнем, июньском письме он извещает об окончании «Садко»: «„Садко“ к концу, остались только детали»^[303] Наконец картина окончена, все упаковано, сдано в багаж, и Репины могли тронуться в путь.

7/19 июля 1876 г. они уехали в Россию^[304].

Возвращение на родину 1876–1877

Приезд в Петербург. Суровая критика Стасовым парижских работ Репина. Поездка с семьей в Чугуев. Разъезды по окрестностям. Новые эскизы и картины. «Крестный ход». «Мужик с дурным глазом». «Мужичок из робких». Переезд в Москву.

10 июля старого стиля Репин с семьей переехал границу. Радости его не было конца. Его радовало все, что попадалось на глаза: березки, которых три года не видал, деревянные избы деревень, мелькавших в окнах, а главное радовали люди, совсем не похожие на тех, что остались по ту сторону границы, совсем другие, свои, близкие, родные — мужики в косоворотках, бабы в сарафанах, извозчики в кафтанах, будочники, сбитенщики, лотошники — все это, давным-давно знакомое и куда-то на время канувшее, вдруг вновь ожило и радостно шло ему навстречу, словно приветствуя его возвращение на родину. Ему казалось, что он вступил в обетованную землю.

По приезде в Петербург он отвез семью в Красное село, на дачу к Шевцовым, где они и прожили лето. Здесь Репин вскоре по приезде написал очаровательную небольшую картину «На дерновой скамье», изображающую уголок в саду, заросший деревьями, на фоне которых, на скамье, покрытой дерном, расположилась семья Шевцовых. Тут же сидит и В. А. Репина, а на траве играют дети — Вера и Надежда, родившаяся в Париже. Картина эта долгое время оставалась в неизвестности, ибо находилась в семье Шевцовых. Только в 1916 г. она была приобретена Русским музеем.

По своей живописи эта вещь непосредственно примыкает к парижским этюдам к «Кафе», к этюдам, написанным в Вёле, и особенно напоминает по приемам и по цветовой, серо-зеленой гамме «Игру в серсо». Блестящая по мастерству, свежая и сочная, она принадлежит к лучшим пейзажным мотивам, когда-либо написанным Репиным.

Одновременно с этой картиной в июле же написаны и портреты его шурина штабс-капитана А. А. Шевцова, в фуражке, и его жены, М. П. Шевцовой^[305].

Со Стасовым он свиделся только на второй неделе после своего возвращения, но картины еще не прибыли и самого главного материала для беседы не было. Багаж прибыл только в августе.