Репин

То исключительное, необычайное, что вылилось в этом портрете, — явление несколько иной природы, чем те — даже редкие — достоинства, которые отмечаются в случаях особенных удач то в живописи портрета, то в остроте характеристики, то в мастерстве кисти. С этой меркой к портрету Мусоргского подходить не приходится. Он не поражает ни певучестью красок, особенно счастливо сочетающихся, ни виртуозностью техники, и все же он поражает всякого, умеющего читать в природе и способного разбираться в передаче этой природы живописцем. Мусоргский написан не так, как все портреты Репина до этого времени и как все лучшие портреты того времени вообще. Обычно художник отправляется от какого-то своего идеала и, стоя перед натурой, уже заранее предвкушает тот или иной прием, тот или другой подход к натуре, при помощи которого он перенесет воспринимаемое им впечатление на свой холст. Иной раз его увлекает передача этой натуры при помощи широких, горячо и нервно бросаемых на холст мазков, в другой раз ему хочется дать образ спокойный, любовно и детально разработанный, в третий раз ему грезится Тициан, потом Веласкес, а там Манэ. Каждый раз между глазом художника и натурой есть еще неосознаваемая им некая вуаль; чем она прозрачнее, тем результат работы выше, чем она гуще заслоняет природу, тем произведение хуже. Всматриваясь внимательно в портрет Мусоргского, приходишь к выводу, что он один из немногих на свете, возникших при полном отсутствии этой вечной заслонки: никакой вуали, даже самой прозрачной. Репин был в таком счастливом трансе, что в те немногие часы, когда, по собственному признанию, он «развлекался и работой и всякими разговорами с покойным», весь внешний и внутренний облик его друга сам собою, под ударами его кисти, перевоплощался в его образ, проектируясь извне на холст. Вот тут-то и имела место та магия искусства, которой овладел наконец Репин и которая отличает великого мастера от подражателя и эпигона, та самая, которой в такой необычайной степени владели любимцы Репина — Веласкес и Франс Гальс^[9].

H. И. Пирогов, кн. С. Урусов и С. М. Третьяков. На юбилее Н. И. Пирогова. Рисунок. 1881. ГРМ.

Вот почему так пристально и долго смотрел Крамской на этот новый феномен в уединенной от посторонних взоров комнате. Много еще прекрасных портретов написал вслед затем Репин, но второго «Мусоргского» уже более не появилось.

Вскоре он пишет еще один замечательный портрет, о котором уже давно мечтал.

В мае 1881 г. Москва готовилась к встрече знаменитого хирурга и популярного педагога Н. И. Пирогова, приезжавшего к празднованию Московским университетом 50-летнего юбилея его врачебной деятельности. Репину очень хотелось написать его портрет, и, не надеясь лично добиться нескольких сеансов в эти торжественные дни, он прибегает к помощи П. М. Третьякова, брат которого, Сергей Михайлович, был тогда московским городским головой^[10]. Последний все устроил, и 20 мая Репин пишет из Хотькова Стасову:

«Завтра я поеду в Москву; мне хочется написать портрет Пирогова, — не знаю, удастся ли, буду хлопотать. Поеду к встрече»^[11].

Н. И. Пирогов, хирург. 1881. ГТГ.

А 29 мая он уже благодарит П. М. Третьякова за его содействие и сообщает, что, благодаря его брату, ему удалось присутствовать при самой встрече на дебаркадере. «Что это была за восторженная и вполне искренняя овация!.. После встречи, благодаря любезному содействию Сергея Михайловича, мы были в гост[инице] Дрезден, где г. Склифасовский^[12] обещал передать Пирогову мое желание; он скоро известил меня телеграммой, и на другой же день утром я уже писал с юбиляра: в воскресенье сеанс был от 9 ч. утра до 11-ти. Я попал и на юбилей. Это было необыкновенное торжество!..

К сожалению, на этом юбилее я простудился. (В зале была жара, я вышел на минуту в холодную курительную комнату, там встретился с Чупровым и не заметил, как меня прохватило.) На другой день я был совсем больной, но сеанс состоялся от 8 с половиной часов до 11-ти. На третий день мне было еще хуже; но надобно было кончать. В среду утром я сделал рисунки для бюста, который хочу здесь вылепить»^[13]. Портрет был написан в три сеанса: 22, 23 и 24 мая.

Узнав про новый замечательный портрет и бюст Репина, Стасов просил его сообщить, по чьему заказу он их делал? Репин тотчас же отвечает:

«Портрет и бюст Пирогова я делаю без всякого заказа и даже думаю, что это навсегда останется моею собственностью. Кому же нужен у нас портрет или бюст гениального человека (а Пирогов — гениален). Только m-me Пирогова просила сделать ей копию; я обещал, конечно без всякой платы»^[14].

Третьяков начал торговать портрет, Репин дорожился, и сделка состоялась только в декабре, когда сошлись на 1100 рублях за два портрета^[15]. Этот второй был портрет Антона Рубинштейна.