Репин

«Приблизились. О, боже, зачем же они такие грязные, оборванные! У одного разорванная штанина по земле волочится, и голое колено сверкает, у других локти повылезли, некоторые без шапок; рубахи-то, рубахи! Истлевшие, поделившиеся — не узнать розового ситца, висящего на них полосами, и не разобрать раже ни цвета, ни материи, из чего они сделаны; вот лохмотья! В легшие в лямку груди обтерлись докрасна, оголились и побурели от загара. Лица угрюмые, иногда только сверкнет тяжелый взгляд из-под пряди сбившихся, висячих волос, лица потные блестят, и рубахи насквозь потемнели… Вот контраст с этим чистым ароматным цветником господ.

«Приблизившись совсем, эта вьючная ватага стала пересекать дорогу спускающимся к пароходу. Невозможно вообразить более живописной и более тенденциозной картины! И что я вижу! Эти промозглые, страшные чудовища с какой-то доброю, детскою улыбкою смотрят на праздник разнаряженных бар и любовно так оглядывают их и их наряды. Вот пересекший лестницу передовой бурлак даже приподнял бичеву своей загорелой черной ручищей, чтобы прелестные сильфиды-барышни могли спорхнуть вниз.

— Вот невероятная картина! — кричу я Савицкому. — Никто не поверит!

«Действительно, своим тяжелым эффектом бурлаки, как темная туча, заслонили веселое солнце; я уже тянулся вслед за ними, пока! они не скрылись из глаз.

— Какой однако это ужас! Люди вместо скота впряжены… Савицкий, неужели нельзя как-нибудь более прилично перевозить барки с кладями, например, буксирными пароходами?

— Да, такие голоса уже раздавались. — Савицкий был умница и практически знал жизнь. — Но буксиры дороги; а главное эти самые вьючные бурлаки и нагрузят барку, они же и разгрузят ее на месте, куда везут кладь. Поди-ка там поищи рабочих-крючников, — чего бы это стоило!.. Савицкий мне нравился за то, что он был похож на студента и рассуждал всегда резонно. — А ты посмотрел бы, как на верховье Волги и по всей системе каналов в лямке бичевой тянут, — произнес он. — Вот действительно уж диковинно! Там всякой твари по паре впряжено.

«Всего интереснее мне казалась картина, как черная потная лапа поднялась над барышнями, и я решил непременно писать эскиз на эту тему»^{67}.

И с этого дня Репин уже нигде, ни в мастерской, ни среди барышень и игр, не мог отделаться от группы бурлаков, преследовавших его, как неотвязчивое видение. Он набрасывает то целые группы, то отдельные лица.

Один из первых таких эскизов, сделанный акварелью и помеченный 29 июня 1868 г., сохранился в альбомах Репина и был воспроизведен при его воспоминаниях о «Бурлаках»^{68}.

Около этого времени Репин познакомился у Крамского с буду щей знаменитостью, пейзажистом Ф. А. Васильевым. По отзывам всех, знавших его, это был феноменальный юноша. Крамской обожал его и мог бесконечно говорить только о нем. «Ему было всего 19 лет и он только что бросил должность почтальона, решив всецело заняться живописью, — говорит о нем Репин. — Легким мячиком он скакал между Шишкиным и Крамским, и оба эти его учителя млели от восхищения гениальным мальчиком.

«Мне думается, что такую живую, кипучую натуру, при прекрасном сложении, имел разве Пушкин. Звонкий голос, заразительный смех, чарующее остроумие с тонкой насмешечкой, до дерзости, завоевывали всех своим молодым, веселым интересом к жизни: к этому счастливцу всех тянуло, и сам он зорко и быстро схватывал все явления кругом, и люди, появляющиеся на сцену, сейчас же становились его клавишами, и он мигом «вплетал их в свою житейскую комедию и играл ими, громко шутя…

«Несмотря на разницу лет, — ему было 19, а мне около 26, — он с места в карьер взял меня под свое покровительство, и я им нисколько не тяготился… Я уже кончал академические курсы, а он, вчерашний почтальон, юнец, цинично хохотал над Академией художеств и всеми ее традициями, а уж особенно над составом профессоров, не будучи никогда даже в ее стенах… Чудеса! Ко мне он заходил только на квартиру, в дом Шмидта, на 5-й линии, где жил я тогда с мальчиком-братом, вытащенным мною из провинции:

— Ну что, брат? — рассыпается его мажорный голос, едва он переступил мой порог. — А, бурлаки! Задело-таки тебя за живое. Да, вот она жизнь, это не чета старым выдумкам убогих старцев… Но знаешь ли, боюсь я, чтобы ты не вдался в тенденцию Да, вижу, вижу — эскиз акварелью… Тут эти барышни, кавалеры, дачная обстановка, что-то вроде пикника; а эти чумазые уж очень как-то искусственно прикомпановываются к картинке, для назидания: смотрите, мол, какие мы несчастные уроды, гориллы. Ох, запутаешься ты в этой картине, — уж очень много рассудочности. Картина должна быть шире, проще, что называется, самой по себе. Бурлаки, так бурлаки. Я бы на твоем месте поехал на Волгу — вот где, говорят, настоящий традиционный тип бурлака, вот где его искать надо; и чем проще будет картина, тем художественнее»^{69}.

Это уже второй художник говорит про бурлаков на Волге. Но тот, Савицкий, — хоть умница и серьезный, а этот какой-то франтик бедняк, а вечно с иголочки одет, да и что-то уж очень заважничал, — слишком захвалили.