В электронной переписке с его братом Амаром Амиру, любезно согласившимся собрать воедино все разрозненные тексты, я не раз ссылался на статью Рашида, из полузабытого содержания которой помнил лишь неожиданно дерзкую параллель, проводимую им между предложенным некоторыми именитыми экологами понятием “предельной нагрузки” пейзажа (тот или иной природный ландшафт способен принимать, скажем ежемесячно, определенное число посетителей, то есть людей; если их становится слишком много, желательно ради сохранения его целостности закрыть к нему доступ) и гораздо шире распространенным понятием “порога толерантности” (применяемого по отношению к иммигрантам, получившим разрешение проживать на той или иной территории).
Нетрудно представить себе, что если избыток людей (люди в данном контексте воспринимаются как нечто
Но он также, и даже в первую очередь, был социолог, и, бесспорно, нетривиальный, начиная хотя бы с области его научных интересов, чрезвычайно богатой, но поразительно мало исследованной (до сих пор помню, как я удивился, впервые прочитав “Образный мир туризма и коммуникация путешественников” и обнаружив, что в рамках общих размышлений о туризме можно рассуждать о таком его варианте, как паломничество). В ходе нашей электронной переписки (оригинальный текст мы в итоге так и не нашли) его брат просил меня уточнить, какую именно статью я ищу: о тематических парках (наподобие “Мастерских по изготовлению сабо в Маркантере”), о парках развлечений типа Европарка смурфиков или просто о природных парках. Тогда я осознал, какого невероятного, на грани гротеска, размаха достигло в последние годы разнообразие туристического предложения у нас в стране (во Франции). И я сказал себе: нам решительно будет не хватать хорошего социолога в области туризма. Что до хороших писателей, то их всегда не хватает – по крайней мере, таково мое мнение.
Он, чистая правда, так и не написал роман и в отличие от Филиппа Мюре (которым восхищался) даже не попытался. Порой я об этом жалел, хотя понимал, что то, чем он занимался, было по‐своему не менее важно. Если бы он рискнул пуститься в сочинительство, то наверняка не стал бы писать в традиции, заложенной Прустом, Селином и другими великими стилистами. Он скорее присоединился бы к немногочисленному – изысканному и престижному – братству умов ироничных и благодушных, светлых и странных, но главное – наделенных блестящим интеллектом; это братство могло бы числить в своих рядах, например, Борхеса или Перека.
В сборнике “